– Достоин, говоришь…

«Это очень бледное слово для описания истины».

– …раз так, учи его. Учи хорошо, младшая Си. Будь ему полезна.

– По слову вашему и во благо Чарши, дядя Кемват.

– Ступай.

Никасси отдала одинарный харьятт на пристойные две секунды, развернулась и вышла.

В обители семейства у неё осталось ещё одно дело.

…звукоизоляция здесь всё так же отменна. Поэтому, пока адвансар идёт по коридору, она не слышит никого и ничего, кроме собственных шагов. Эту тишину можно спутать с молчанием склепа (а у них, разумеется, есть свой фамильный склеп; в последний раз она туда приходила четыре года назад, для обряда прощания с троюродным братом – и заодно отстояла положенные шестьдесят секунд у памятной таблички отца… совершенно пустое занятие: он мёртв дольше, чем она живёт – и знаком ей лишь по портретам; но непочтительность к символам непристойна и не подобает вис-Чарши, пусть даже ущербной).

Однако там, где бессилен слух, выручают иные чувства.

Никасси знает, кто суетится в детской – хотя грудничков не опознаёт: слишком редко возвращается сюда, слишком формальны её истончившиеся связи с кровной роднёй. Она также знает всех, кто сейчас занимается в тренировочных залах, отмечает присутствие на кухне младшей тёти по отцу и тройки слуг-поваров – Воины отличаются отменным аппетитом; чувствует волны эмоций из музыкальной и другие, расходящиеся от массажной. Сдерживаемую волей боль из семейной лечебницы тоже чует.

Но идёт мимо без задержек. Здесь нет тех, с кем она хотела бы перемолвиться словом – и тех, кто захочет говорить с ней самой без приказа.

Подъём по лестнице. Третий этаж, четвёртый – и, наконец, сад. Осенённый присутствием той, повидать которую также пристойно и подобает дочери вис-Чарши.

Женщина сидит в кадарском кресле перед лотком с настурциями: розовыми, оранжевыми, нарядно-алыми. На коленях у неё планшет, придерживаемый правой рукой, на планшете – лист бумаги для рисования. Простой угольный карандаш в левой руке неспешно скользит по нему, линия за линией проявляя чёрно-белый рисунок…

«Ни разу не использовала краски. Ни разу не нарисовала кого-то одушевлённого.

Ни одного готового рисунка не сохранила.

Закончит – оценит – сожжёт. Закончит – оценит – сожжёт. И снова. И снова.

И снова.

Бесконечный, бессмысленный цикл.

Кажется, она проводит здесь дни напролёт только для того, чтобы отпугивать родню от зелёного уголка с его живым уютом. Жаль, что…»

– …ты ещё жива?