Максу захотелось немедленно начать поиски.
«Я обязательно найду Чарли Карвера. Если не тело, то хотя бы место, где лежат его останки. Выясню, что с ним случилось и кто преступники. Узнаю причину. И на этом остановлюсь. Правосудия вершить не стану. Карверы справятся сами».
Его взгляд уперся в текст, выгравированный золотом на каминной стойке. Разглядеть текст можно было, если только подойти близко. Пятая строфа из Псалма 23, начинающегося словами:
«Господь – Пастырь мой… Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена».
Подошла горничная:
– Le diner est servi.[19]
– Спасибо, Карин, – сказал Карвер. – Пойдемте поужинаем. Надеюсь, вы приехали с пустым желудком.
Они направились к двери. Аллейн и Франческа поднялись и последовали за ними. Макс вдруг понял, что на некоторое время полностью забыл об их существовании.
11
Ужин подавали две горничные в черных платьях и белых фартуках. Молчаливые, ненавязчивые, несуетливые. Возникали и исчезали как тени.
Первое блюдо – два перекрещенных ломтика пармской ветчины, обложенные кусочками охлажденной канталупы, белой мускатной дыни, подмаренника и арбуза, отформованных в виде раковин улитки, квадратиков, треугольников и звездочек.
Пол в столовой, был такой же, как в гостиной – паркет в черно-белую клетку. Здесь доминировал большой банкетный стол на двадцать четыре персоны. Столовая ярко освещалась двумя огромными канделябрами. Слева на стене висел портрет Джудит, стол украшали три вазы с искусственными лилиями. Густав занял место во главе стола. Справа Аллейн, слева напротив него Франческа, рядом с ней Макс.
Столовый прибор его озадачил. Он не был знаком ни с какими церемониями, ни с этикетом. Водил жену в рестораны, а еще раньше подружек, но там все было по-простому. Еще проще на вечеринках копов, похожих на студенческие. Все шутили и прикалывались.
Занимаясь ветчиной, Макс поглядывал на Карверов. Они почему-то начали с арбуза. Ели молча, не глядя друг на друга. Тишину в этой просторной столовой нарушало лишь постукивание металла о фарфор. Густав зафиксировал взгляд на еде. Макс заметил, как подрагивает его рука, когда он подносил вилку ко рту. Аллейн накалывал кусочки, словно пытался раздавить острием карандаша двигающегося зигзагами муравья. Он подносил кусочки арбуза ко рту и хватал, как ящерица проглатывает муху. Франческа держала столовые приборы, как вязальные спицы. Разрезала ломтик арбуза на еще меньшие кусочки, отправляла в рот, практически его не открывая. Макс обратил внимание, какие у нее тонкие и бледные руки. Франческа чуть подрагивала. Казалось, внутри у нее кипело какое-то беспокойство. Несчастная пара. Ничего не осталось. Спят в разных спальнях. Вероятно, продолжают ссориться или уже вообще почти не разговаривают друг с другом. И ребенок тут ни при чем. Макс был уверен: у Карвера на стороне кто-то есть. Он следит за своей внешностью и вообще еще хоть куда. А Франческа сдала. Бедная женщина.
– Вы давно живете на Гаити, миссис Карвер? – спросил Макс, полагая, что нужно завести беседу. Его вопрос прозвучал неожиданно громко. Отец и сын посмотрели на него, потом на Франческу.
– Давно, – промолвила та поспешно и почти шепотом, словно какое-то неписаное правило запрещало ей разговаривать с Максом. Голову она не повернула, лишь стрельнула глазами.
Макс с трудом проглотил кусочек ветчины и принялся за другой.
– Расскажите, Макс, как там в тюрьме? – неожиданно спросил Густав.
– Отец! – Аллейн шумно вздохнул, недовольный бестактностью старика.
– Я не против поговорить об этом, – отозвался Макс, глядя на Аллейна. Он ожидал, что Густав станет расспрашивать его о прошлом. – Понимаете, мне не следовало брать дело Гарсиа. Там было много личного. Мы дружили семьями. Вначале это были друзья жены, потом стали моими. Иногда они оставляли у нас свою дочку Мануэлу.