Я тоже взял щит и выглянул наружу. Внизу народу убавилось — сотни полторы навскидку. Прибавились лежащие в рядок трупы, а может и раненые — тела, оттащенные с театра противостояния, чтобы не мешались живым и боеспособным. Действительно, часть народа с луками и арбалетами зыркало в нашу сторону — моего дома и его бойниц, а часть — на крышу соседнего здания. Там в свете луны виднелась тень, и тень не сидела на месте, а перемещалась, но эти перемещения были видны только отсюда, с более высокой башенки, а не с земли. В щиты прилетело, одна за одной три стрелы, и я спрятался за зубцы.
— Когда подкрепление? — спросила Ингрид.
— Нам надо, чтобы они втянулись, — ответил я. — И вообще, кроме нас идёт штурм казарм. Там всё может быть тяжелее, чем у нас.
А про себя подумал, что может быть и нет. Войско без меня не страшно Магдалене. Без меня бароны и наёмники просто уйдут. Так что казармы, скорее всего, забаррикадированы. Улочки узкие, и леса пик на баррикадах будет достаточно для сдерживания моих парней внутри района казарм достаточно долго малыми силами. А утром, если меня убьют, баррикады разберут, воинам выдадут тело их графа, и выпустят из города ко всем чертям. План начерно, на коленке, хорош. Прост, а потому гениален. Но там по любому не меньше людей, чем здесь. Четыре сотни. И сотня чтобы сдержать подкрепление от ворот. Полтыщи крепких мужиков выступило против нас, не меньше! И это кадровое ополчение, городская стража осталась дома или в условных казармах. Люто тут меня ненавидят!
«Это был МОЙ город» — произнёс червячок изнутри.
Да, мой. БЫЛ, — уточнил я сам себе. — И я отпустил его. Мой предок. Без крови. Добровольно. А они в ответ ТАК? В благодарность, что мой предок не тронул их предков?
…И девочку убили.
Настроение стало совсем поганым. Доползя до люка, шепнув что-то ободряющее дежурное, спустился вниз. Сходил на вторую башенку. У которой, перед люком, увидел три лежащих тела. Вторая девчуля-лучница была одной из них. Лежала с торчащей из глаза стрелой. Настроение упало, и на башенку не полез, просто пошёл куда глаза глябят — тут весь дом — крепость, можно проверять где угодно и что угодно.
Третий этаж. В некоторых комнатах отроки перестреливаются с бунтовщиками. Помощь вроде не нужна. Второй этаж. Пошёл в обход по терраске патио. Впереди раздался звон железа. Везде стоял столбом дым, лез в нос, щипал глаза, но это как-то проходило фоном. Я видел кровь и смерть, и сейчас понимал Клавдия. Твой враг должен быть мёртв! Нельзя жалеть врага! Ибо раз пожалев людишек, у которых дома котики, ты обречешь себя на такое вот кровопролитие позже, когда тебе попытаются втиснуть стилет под рёбра, посчитав слабым, когда ты не готов к бою. Мораль нашего мира, о ценности любой человеческой жизни, о том, что дети не отвечают за отцов, о том, что это политики плохие, ведут за собой на смерть хороших людей — всё туфта. Когда на твоих руках умирает девочка, которой жить да жить… Две девочки, когда твой дом штурмуют упыри за то, что дал им недостаточно свободы, не сколько они хотели, а ещё потому, что у тебя есть что экспроприировать в пользу «фонда нападающих на графа Пуэбло»… Как-то всё иначе после этого воспринимается. Понимаешь, что это чечены убивали русских в чечне, простые парни, тоже с котиками дома, которые просто хотели убивать русских, а не потому, что им приказал плохой Дудаев. А ещё азеры в Баку и Сумгаите делали то же самое с русскими и с армянами — потому, что хотели этого. А ещё убивали казахи в Казахстане, таджики в Таджикистане, грузины в Грузии, узбеки в Узбекистане… Не политики там были плохие, на ваххи из-за Памира и не гадский Гамсахурдия. А простые и хорошие улыбчивые люди с котиками дома, которые вчера улыбались тебе и одалживали трёшку до получки. И, кстати, не надо валить поход евробанды на Гитлера. Полмиллиона зигующих немцев в Нюрнберге на исторических хрониках подсказывают, что получила Германия своё вполне заслужено. Мало получила, пожалели её. А ещё почему-то Донбасс вспомнился с идеей похода на Москву за «двадцатью русскими рабами». И там завар надолго, потому, что «они ж наши братья, мы один народ» — никаких выводов из уроков прошлого так и не сделано.
В общем, всякая херня в голову полезла. Но смысл этой херни был один — я больше не буду прежним. Я больше не Ричи, начинающий феодал. А Рома, полноценный граф Пуэбло. Который выучил главный урок, к которому подвела его жизнь. Враг! Должен! Быть! Уничтожен! Любой враг. Никакого человеколюбия. Иначе завтра будешь уничтожен ты.
Меч. Впервые с момента вселения в Ричи я ощутил его в руке, и вытащил из ножен автоматически, на рефлексах, не отдавая отчёт. Упыри лезли в окно, и рядом не было никого из наших. Внизу, в патио, ребята с арбалетами и луками, высунуться и нашкодить гопникам не дадут, да и так оборона продумана — ничего сеньоры бунтовщики не смогут сделать. Не успеют. Но я уже здесь, и не намерен спускать врагам обиды. Вспышка, бьющая в ночи им по глазам — здесь масляных ламп мы не ставили. И песня летящей к цели стали. Лезвие меча вошло в сочленение между грудной пластиной и юбкой, звук «хлюп». Ещё жив, но не жилец. Быстро пнуть ногой второго, выигрывая время, ещё удар по глазам новому бойцу, показавшемуся в оконном проёме. Вытащить меч из брюха первого и зарядить второму в смотровую щель. Третий от вспышки не удержался и полетел вниз. Хаста ла виста, бэби! Выглянуть в окно, аккуратно, не попадая на прицел камрадам поддержки, ещё вспышка по глазам ползущему вверх следующему — я близко, бью прицельно. И ещё одно тело летит вниз с высоты метров пяти-семи. Затем пережечь лестницу — сейчас это легко.
…Потом я рубился мечом с группой камрадов, бегущих по терраске. Снизу в них палили, но их было много. А нас — трое: я, Лавр и Марко. Потом прибежали ещё люди — к нам. Потом ещё — к ним. Крик Сигизмунда, чтобы я куда-то шёл, но я никуда не собирался, мне и тут было прекрасно.
Потом раздались крики снаружи — подошло подкрепление. Наверное кто-то из баронов таки прорвался. Камрады, прижавшие нас к лестнице, почти прорвавшиеся в патио, где мы держали последний рубеж обороны, сами побежали прочь, к окнам, вниз. Мы бежали следом и не давали уйти просто так. Мой меч пел и пел песню, жаждая крови, и было плевать на брошенное оружие и вскинутые руки. Никаких пленных! Не заслужили. Сегодня ты пощадишь их, а завтра их дети убьют твоего сына? Нет, спасибо! Плавали, знаем! Остекленевшие глаза девочки, вчерашней пленницы и рабыни, которая просто осталась сама собой и ничего этим упырям не сделала. И её напарницы с торчащей стрелой. Они просто больше не хотели быть изнасилованными, не хотели вновь становиться пленницами, и просто ради этого дравшиеся до конца.
А я ведь всего лишь просил этих милых людей выдать тех, кто убивал людей на моей земле! Их пособников среди местных коррупционеров. Чем наступил на горло их самолюлюбию и высокомерию, ощущению, что они, магдаленцы, безмерно круты и могут управлять миром на оттяпанной у меня территории. За всё надо платить, сеньоры; это не мазохистская Россия, в которую веками вколачивают ложные ценности человеколюбия. Это — махровая постримская Иберия. А потому вы заплатите. За всё.
Глава 19. Ибо зовусь я львом
— Оно ведь как, твоё сиятельство, раньше было? — продолжал друг Олафа тавернщик. — Ещё до императоров. Были города, и каждый житель города имел копьё, щит и доспех, и когда война — выходил защищать город. И когда надо было вопросы порешать — собирались эти жители в одеоне, и решали. Кто имеет копьё — тот и решает, остальные как собаки: в городе жили, но права говорить не имели, только тявкать.
Сильная аналогия! Надо зарубить себе — потом если что блесну интеллектом. Говорить могут те, чьи слова имеют вес. Остальные — будто тявкают.
Я был вынужден слушать лекцию по истории античности в исполнении трёх бывших крестьян, произведённых моими отцом и дедом в благородное сословие, и кивать, даже движением брови не выдав улыбку. Было весело, но хотелось посмотреть экспериментально, что знают местные о былых временах? Начнёшь спрашивать — хрен ответят вот также, сочно и с подробностями. Зачем, это ж «общеизвестно»? И плевать, что для них самих мог куда более развёрнутую лекцию провести — надо было сидеть, цедить вино из кубка и сопеть в тряпочку, мотая на ус и делая выводы, как поступать в жизни дальше.
— Потому, твоё сиятельство, — продолжал тавернщик, — что кто держит в руках оружие, кто готов кровь проливать и умирать — только тот может нести ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, — выделил мужик это слово. — За себя. Свои поступки. За решения города. Ведь эти купчишки, — обвёл он вокруг рукой, — тьфу! Продадутся сильному, лишь бы денег их не тронули. Сами если что оружно город защищать не будут. И решения принимают дикие, подставляют наёмников, подставляют чернь — собственным детям в бою не помирать. А ежели ты знаешь, что после твоего решения твой сын в бой пойдёт, и ему скирда будет — фиг ты его пошлёшь с соседом воевать! Лучше сам поедешь туда — мирно договариваться. Нешто двое умных людей не договорятся? Оттого и порядок в те времена был.
Мог бы я ему рассказать, какой «порядок» тогда был. И почему оккупацию Средиземноморья Римом многие восприняли как благо, добровольно отказываясь от независимости, ложась под новоиспечённого гегемона чуть ли не наперегонки. До самой Парфии так было — а там все под персов легли, по тому же алгоритму, те, кто восточнее. Да, блин, Рим нёс всем народам МИР! Он заканчивал перманентную войну всех со всеми, нескончаемую войну вот таких вот городов с говорящими копейщиками в одеоне. Но я продолжал молчать, не выдавая эмоции даже движением брови.