Вот этот последний приведённый абзац необходимо прочитать ещё раз, а потом ещё — и так до тех пор, пока не придёт полного понимания каждого сказанного слова в связи с другими. Гальперин здесь не вводит никаких новых понятий, не занимается словоблудием, как Маслоу, а лишь умело разграничивает уже существующие термины, чётко обозначая их различия и в силу этого придавая в некоторой степени новое наполнение. И обозначение этих терминологических различий, разграничение "биологического" и "органического", настолько тонко и важно, что в психологической литературе в столь явном виде встречается, кажется, только у Гальперина.
Он фактически указывает, что потребности организма как гомеостатичной, равновесной системы, освобождённые от контролирующего влияния ключевых стимулов (суть и достаточно подробный перечень которых мы привели в главе "Ключевые стимулы"), являются собственно органическими потребностями и ничем больше. Потребность организма в определённых веществах, в витаминах, минералах, белках, жирах, углеводах и прочей органике, а также потребность в необходимом температурном режиме для осуществления нормальных реакций по синтезу и расщеплению этих веществ является сугубо органической потребностью. Тогда как те же самые органические потребности, но уже связанные с феноменом ключевых стимулов (с инстанцией специфической чувствительности, по Гальперину), а соответственно, и испытывающие их контролирующее влияние, являются уже потребностями биологическими, потому как речь здесь уже идёт не только о собственно органической потребности, но и о строго конкретном способе её удовлетворения, проявляющееся у носителя потребности в строго заданном поведении и реагировании исключительно на строго же заданный объект удовлетворения этой потребности (ключевой стимул). Иными словами, явление ключевых стимулов, которое неминуемо активирует консумматорное поведение животного (видовый стереотипный двигательный акт, финальный в инстинктивном акте) — это и есть то самое "животное", "биологическое", о котором и говорил Гальперин.
"Биологические потребности, предопределяя тип поведения в среде наследственным строением организма, безусловно, исключают общественный тип жизни, не совместимы с ним", — пишет Гальперин. — "А органические потребности тип внешней жизни не предопределяют и совместимы с любым типом жизни, если только он обеспечивает удовлетворение этих потребностей. Органические потребности "в чистом виде" у человека те же, что и у животных, но у животных они структурно, накрепко спаяны с инстанцией специфического отношения к внешней среде, а у человека такой наследственной инстанции уже нет, у животных они предопределяют поведение, а у человека не предопределяют; у животных они биологические, а у человека — только органические. У человека нет биологических потребностей — нет инстинктов.
Когда говорят, что у человека есть биологические потребности и основные инстинкты, то это результат неразличения биологического и органического. Сходство самих потребностей бросается в глаза, а внутренняя структура их центрального механизма, наличие в нём или отсутствие инстанции специфической чувствительности остаются скрытыми. Неразличение биологического и органического есть главное препятствие в решении вопроса об инстинктах у человека, главная причина многократных и безрезультатных возвращений к этой теме.
Ошибочно само её название: "Биологическое и социальное в развитии человека", как бы заранее признающее наличие биологического фактора в структуре и развитии человеческой психики. У человека нет "биологического" (в том смысле, в каком оно есть и характерно для животных). Очевидно, нужно изменить и постановку вопроса: не "биологическое и социальное", а "органическое и социальное" в развитии человека. "Органическое" — это уже не содержит указания на "животное в человеке", не затрагивает проблем нравственности и ответственности. "Органическое" указывает лишь границы анатомо-физиологических возможностей человека и роль физического развития в его общем развитии.
[…] человеческое общество не могло бы сложиться, если бы у людей сохранялись животные отношения к вещам и друг другу; звериные отношения к миру разрушили бы и общество, и человеческое начало в нас самих. У человека нет "биологического" в простом и основном значении этого термина — животно-биологического".
Далее у Гальперина идёт неожиданная и самая замечательная в своей красоте формулировка:
Всё, Гальперин всё сказал. И сказал всё настолько тонко и красиво, что и добавить нечего.
Гальперин был настоящей глыбой во всей школе Выготского, в культурно-историческом подходе. Он разработал теорию поэтапного формирования умственных действий, с помощью которой удавалось у любого человека развить любую же психическую функцию до необходимого предела, и он же последовательно и категорически отстаивал тезис об отсутствии каких бы то ни было инстинктов у человека. Он проник в голову человека так глубоко, насколько это возможно, но никаких инстинктов там не увидел. Им мне нашлось там места.
Это удивительно, но Гальперин действительно фактически первый и единственный психолог, который чётко сказал: у человека от рождения есть лишь органические потребности. Организм поддерживает свой гомеостаз и для этого он нуждается в некоторых веществах и режимах функционирования. Всё. И никаких инстинктов, которые бы эти потребности обслуживали. Человек лишь знает, что в данный момент его организм нуждается в соли ("Хочу солёного"), в кислотах и витаминах ("Хочу кислого"), в минералах ("Хочу овощей или фруктов" и т. д.). Организм лишь размыто сигнализирует человеку, в восстановлении какого вещества он нуждается, а человек уже сам должен выбрать, каким именно путём он будет это осуществлять — потому что у него нет врождённого знания, посредством чего именно восстановить потребность в том или ином веществе. У человека нет ключевых стимулов. У человека нет пищевого инстинкта. Это кошка и собака в период голода имеют врождённое влечение к голубям и прочей живности, а человек только в ходе практики постигает, что удовлетворяет ту или иную его потребность, а что — нет. И практика эта носит не индивидуальный характер (методом проб и ошибок), а сугубо общественный — каждая культура имеет свои банки данных (традиции) по поводу того, как и чем какая потребность удовлетворяется. В том числе и органические потребности. В разных обществах разные регламенты касательно употребления того или иного продукта, и ребёнок, рождаясь, с первого же дня, как отказывается от молока, погружается в сферу пищевых регламентов своего общества. Никто не рождается со знанием того, что можно потреблять, а что — нет. Общество мгновенно берёт новорожденного человека в свои руки и снабжает его всем необходимым — тому остаётся лишь выбрать то, что в данный, конкретно взятый, момент наиболее соответствует сиюминутным потребностям его организма (солёное, горькое, кислое, сладкое, жирное и т. д. — что всегда сопряжено с определённым органическим составом продукта).
Никаких инстинктов. Только органические потребности. От рождения только они. Ну а коль скоро даже они не имеют врождённых же механизмов реализации (отсутствие ключевых стимулов и консумматорного поведения), то процесс удовлетворения этих потребностей регулируется культурными механизмами. Все прочие потребности, которыми впоследствии обрастает человек — уже сугубо социализированы, носят исключительно общественный, культурный характер; они социумом порождаются и им же регулируются, а потому никаких врождённых механизмов для них, разумеется, нет и подавно.
Какой же тогда смысл называть органические потребности инстинктоидами, потребностями, подобными инстинкту? И что вообще хотел сказать Маслоу, говоря "потребности, подобные инстинкту"?
Инстинкт — это потребность, имеющая врождённый механизм её же реализации.
Как тогда потребность может быть "подобной инстинкту", если у неё отсутствует врождённый механизм реализации? Да никак. Это уже совершенно иной класс явлений. И привязывать их каким-то образом к инстинктам — только нагонять терминологического тумана. В данном случае мы видим неказистую попытку свести большее к меньшему. Это органическая потребность лежит в основе инстинкта, является его базисом, а не наоборот. Поэтому не органическая потребность инстинктивна (инстинктоидна, подобна инстинкту и т. д.), а инстинкт органичен (органически обусловлен). Называть органические потребности инстинктивными равносильно тому, как называть углерод "алмазным" или кирпич — "домашним".
Но, как говорилось выше, Маслоу не был знаком с работами П. Я. Гальперина, да и к тому же был обычным представителем западной психологии, а потому сумбур в его рассуждениях и неточности в формулировках весьма ожидаемы, и следует отнестись к ним снисходительно. Больше в этом плане и как раз по выше названным причинам удивляет отечественный психолог В. К. Вилюнас (Витис Казиса), фактически вторивший тезисам Маслоу и призывавший органические потребности называть инстинктивными (
Вот это уже очень сложно понять, особенно если учесть, что Вилюнас родился и жил в СССР, учился в МГУ, и его научным руководителем был не кто-нибудь, а сам Алексей Николаевич Леонтьев, ближайший соратник Гальперина по культурно-историческому подходу. А позже Вилюнас и сам был преподавателем и даже профессором на кафедре общей психологии МГУ.
Могло ли быть так, чтобы профессор психологии не читал работ своего предшественника, имеющего имя и мировую известность? Мог ли Вилюнас не читать Гальперина? Сомнительно.
Но раз читал, то почему не учёл его тезисы о разграничении органического и биологического в своей работе? А это уже удивительно.
Вилюнас ссылался на Маслоу и присоединялся к его предложению внедрить термин "инстинктоидных потребностей", якобы наиболее полно отображающих суть проблемы. Причём он, как и его зарубежный коллега, перевернул всё с ног на голову и писал: