«Льву подобны руки мои и ноги мои»4 — продолжает 21, 17 в оригинальном еврейском тексте. Стих этот до сих пор оставался почти непонятым. Он может говорить то, что «злодеи», как лев (sicut leo), окружают руки и ноги мученика, — как это обычно и понимается толковниками. Между тем эти слова, может быть, могут содержать в себе скрытый намек на созвездие Льва, — потому ли, что главные звезды последнего занимают такое положение друг к другу, как у Ориона, и представляют как бы лежащего Ориона, или вследствие отмеченной уже астральной связи Ориона со Львом, или же имеется в виду львиная шкура, которую Орион держит в левой руке и которая напоминает о львиной шкуре Геркулеса. 70 перевели это место так: «пронзили руки мои и ноги мои». Фурман обращает внимание на то, что вместе с рукой Ориона, держащей львиную шкуру, восходит Стрела одного из двух Близнецов (Кастора) и как бы «пронзает» руку того. Впрочем, в эпоху Тельца созвездие Стрелы является паранателлоном Стрелы Кастора, ибо первая Стрела восходит на востоке, когда вторая Стрела (Кастора) заходит на западе.
Меч в 21 ст. — меч Ориона, висящий у него на бедре. Псы — опять-таки — Сириус и Прокион. Львиная пасть (22) также и здесь стоит в связи с Гиадами или созвездием Льва, который как будто спешит издали; напротив — «единороги», как мы уже видели, указывают на стадо «re‘ems», на созвездие Единорога.
Но можно идти еще далее и показать астральный характер также и других деталей псалма. Так, в стихе 18 читаем: «Можно было бы перечесть все кости мои», ибо ни одно созвездие так ясно, как Орион, числом и положением звезд не напоминает человеческую фигуру. Орион кажется нагим. А вместе с тем его фигура напоминает кубок, в котором в качестве жеребьев-костей находятся три звезды его Пояса. В этом смысле читаем 19: «Делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жребий». Одежда Ориона — небо, которое особенно часто представляется «звездным плащей» и как бы делится между различными созвездиями. Или же его одеждой является Млечный путь, — «Хитон несшитый», потому что он (путь) сплошь охватывает все небо, которое около Близнецов линией солнечного пути делится на две половины.
Мы теперь можем понять настоящий смысл псалма. Созвездие Ориона в астральной мифологии является представителем как солнца, так и луны. В нем, так сказать, символически или в качестве заместителя наглядно изображается их судьба. Орион, по словам Фурмана, в астральной мифологии носит многие имена. Он, равно как и луна, является «многообразным» (Протеем), а астрология в образе Ориона видит самые различные мифические личности. Так, мы уже познакомились с ним в лице спасителя Асклепия с его собакой; в лице Иоанна Крестителя у Иордана, вокруг которого собирается «народ». Он является Ноем, выходящим со своими животными из ковчега (Арго) и с благодарностью простирающим свои руки к небу, в то время как Млечный путь (радуга), как знак нового завета (года), раскидывается над землей. Он является Фаэтоном, с поднятыми верх руками низвергающимся в волны Эридана; испуганные его падением! Гиады и Плеяды спешат к нему и оплакивают его смерть, а его «колесница», перевернутая и как бы без возничего, кружится вокруг небесного полюса. Он является приезжающим на корабле Арго в Колхиду Язоном, который одолевает медных волов Ээта и подбирается к барану («золотому руну» — солнца в точке весеннего равноденствия). Он является прикованным к скале в форме креста Прометеем, «великаном» Христофором, который при переходе от эпохи Близнецов к эпохе Тельца несет чрез Иордан солнечное дитя; последнее растет и растет, пока, наконец, не придавливает его самого под горизонтом. Он же является Митрой, когда тот одолевает быка, которого делает безвредным Скорпион, откусывая кончик его детородного члена.
Телец делается невидимым, когда солнце вступает в знак Скорпиона. В приведенном случае имеется в виду такое положение солнца и луны, когда они находятся в беде и как бы нуждаются в помощи, т. е. самое низкое положение солнца в году или положение луны пред ее временным исчезновением.
Солнце далеко, оно находится в зимней половине эклиптики: с поднятыми в мольбе руками Орион как бы взывает о помощи: «Боже мой! Боже мой! для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, — и ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения. Но ты, святой, живешь среди славословий Израиля. На тебя уповали отцы наши; уповали, и ты избавил их. К тебе взывали они, и были спасаемы; на тебя уповали и не оставались в стыде. Я же червь, а не человек», — Орион, самое похожее на человека из созвездий, — есть само солнце, которое маленькое и непризнанное в зимнее время, подобно червю, ползет над землей. «Я — поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: «он уповал на господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден ему». Также и об издевающихся «злодеях» читаем: «А они смотрят, и делают из меня зрелище». Посмотрите только, как они с самого высокого пункта эклиптики смотрят сверху вниз на находящегося под ними Ориона!
Да и как Близнецам на высшей точке эклиптики не «издеваться» над солнцем, которое медленно и без блеска движется по самой низкой части своего ежегодного пути! Пусть сравнят также псалом 68, 7-18. Но вот оно переходит экватор, поднимается все выше и выше. Обстановка меняется. Бог услышал зов оставленного. Наступает лучшее время года: «Да едят бедные и насыщаются». В пламенном славословии спасенный в звездном хору (в «собрании великом») превозносит милость господню. Господь сам принимает власть над миром, и все народы с благодарностью превозносят его имя.
Так, взаимоотношение земного и небесного, человека и бога, которое мы нашли характерным для всей древности, находит свое отражение на самом небе, где, как заключенное в узы и ослабленное солнце, так и Орион, соответствуют «сыну человеческому», который взывает о помощи против угрожающих ему опасностей зимнего времени. С этой точки зрения, также и псалом 21, весьма возможно, как предположил «Миф о Христе», мог быть культовой песней в честь умирающего и воскресающего солнечного божества, как Грессман хотел бы видеть то же самое в 53 главе Исайи. Может быть, описанные в нем события понимались в чисто небесном смысле или, может быть, они имели свое земное отражение в соответствующих культовых действиях, вроде чествований Аттиса, Таммуза, Адониса, Озириса, и т. д. Далее, мы уже видели раньше, как сильно этот псалом повлиял на историю распятия Иисуса. А если представить себе, что «распятый» Орион 21 псалма взял в наследие себе два другие важные небесные креста: весенний крест с Овном (Ягненком) и осенний крест с находящейся под ним Чашей (черепом), Девой, Волосами Береники (Мгаддела=Мария Магдалина) и т. д., то имеются налицо все те моменты, которые, по Немоевскому, характеризуют астральную «via dolorosa» (скорбный или крестный путь.
Тем самым получен надежный пункт, на основании которого, первоначально-мифический и астральный характер остальной истории Иисуса выявляется сам собою, и, по-видимому, дан самоочевидный довод в пользу того, что еще до Иисуса существовал уже культ «распятого», и что ядро образа Иисуса в действительности является чисто астральным.
Все восточные религии, включая иудаизм, по своей сущности, являются религиями астральными. Выше мы признали откровение Иоанна иудейско-гностическим произведением, Иисус которого более оригинален, чем Иисус евангелия. Откровение же носит совершенно несомненный астральный характер. В этом заключается дальнейший довод за то, что также и христианство не является исключением из этого правила.
1
В данном томе выброшены из текста некоторые, не имеющие для русского читателя значения, места, вроде личных выпадов самого Древса против критиков, или их против него, и т. п. Выброшены также несколько страниц, где он развивает свою религиозную философию.
2
Недавно стокгольмский раввин Готтлиб Клейн попытался доказать историчность Иоанна следующим образом: согласно Матфея, 14, 12, ученики погребли обезглавленное тело Иоанна. По талмуду, Гиллель увидел на поверхности воды плывущий череп Иоанна и обратился к нему со словами: «За то, что ты крестил, тебя утопили, конец же тех, которые тебя утопили, будет таков, что они утонут». Иосиф замечает следующее: «его (Иоанна) смерть была причиной того, что войско Ирода навлекло на себя гнев божий». «Эти три совершенно независимых друг от друга сообщения, — замечает Клейн, — рассказывают нам о кончине Иоанна и о действии, произведенном умерщвлением его. Всякий исторически вышколенный (!) человек должен признать, что мы имеем дело с документально доказанным фактом» («Ist Jesus eine hist. Persönlichkeit?», 16). Quod erat demonstrandum («что и требовалось доказать»). Клейн, приведя этот «аргумент», очевидно, вовсе не считался с возможностью того, что мнимые слова Гиллеля, как и все прочее, что в талмуде относится к евангелию, почерпнуты из христианской традиции и лишь задним числом приписаны Гиллелю, тогда как отрывок из «Иуд. Др» является вставкой, выражающей представление христиан о смерти Иоанна.
3
Люблинский считает само место подлинным, так как оно выражает отношение фарисеев к христианам, диаметрально противоположное тому, какое изображается в евангелиях. Впрочем, это место выражает то отношение, которое существовало между фарисеями и христианами в первом веке. «Христианская интерполяция (вставка) стремилась бы находиться в соответствии с официальным, евангельским изображением взаимоотношений между фарисеями и христианами, тогда как рассказ Иосифа совершенно противоположен официальной традиции. Мы имеем перед собой дохристианских христиан, которые находились в замечательном единомыслии с фарисеями, тогда как храмовая аристократия ив саддукеев была их общим врагом»
4
Да и вообще все произведение Хвольсона, этого «знаменитого знатока талмуда», несмотря на свой претенциозный тон и комплименты верующим в Иисуса, лишено абсолютно всякого значения для дела. Оно, думается, вообще написано лишь для того, чтобы напомнить современникам о прежних произведениях заслуженного русского исследователя, в особенности же о его «Das letzte Passahmahl Christi» («Последняя пасхальная трапеза Христа»), над которым следовало бы поразмыслить сторонникам исторического Иисуса. То обстоятельство, что Хвольсон при этом подвел новозаветных теологов, в том числе даже Шюрера, и изобличил их в лживом изображении взаимоотношений между Иисусом и фарисеями, а также в их полном невежестве по части раввинистической литературы, без знания которой немыслимо понять описываемые в евангелиях события, — это обстоятельство только приводит в веселое настроение нас, которых эти самые теологи честили обычно, как «дилетантов». Исчерпывающие возражения против всей аргументации Хвольсона привел в упомянутом выше труде Штейдель.
5
Чрезвычайно характерным для тактики противников является тот факт, что в последнее время католики начинают ссылаться даже на Порфирия, философа-неоплатоника, жившего с 232 по 304 (?) г. Он написал много произведений против христианства, о которых мы кое-что знаем лишь обходным путем из того, что написано Мефодием и Евсевием в их опровержение, и о которых никто не может точно сказать, каково собственно было их содержание, ибо император Феодосий II в 435 году предусмотрительно приказал предать эти книги публичному сожжению. Но какое до всего этого дело теологам, раз они могут на защиту себя пустить в ход еще одно лишнее имя!