Насколько подробно я могу рассказывать о своей личной жизни?
Насколько я свободен в том, чтобы говорить клиенту о своих чувствах к нему? То есть, когда я осознаю контрпереносный характер своего чувства или отношения, нужно ли это обсуждать?
Как передать клиенту теплоту и заботу?
Что делать в случае ощущения вины за недостаток эмпатии? Должен ли я признать это? Следует ли мне говорить, что я чувствую по этому поводу?
Эти вопросы оказываются из числа наиболее сложных и интересных для исследования и разработки следующим поколениям клиницистов. Осмелюсь заявить, что никто, в том числе и я, не знает наилучшего на них ответа. Мы уже видели, как ломал голову Роджерс, пытаясь определить границы, до которых может или должна простираться искренность. Похоже, что общего определенного ответа, подходящего каждому клиенту в любой ситуации, никогда не будет. Важным представляется то, что мы продумываем предположения каждой исследуемой стратегии, уделяем внимание тому, какое действие это оказывает на клиента, и прежде всего добросовестно рассматриваем, — делаем ли мы это для клиента или для себя.
От консерватизма к радикализму
Поиски возможных ответов на все эти вопросы можно начать, расположив ответы вдоль континуума от консерватизма до радикализма.
Справа находится позиция классического психоанализа: терапия — встреча односторонняя. Терапевт, насколько это возможно, незаметен и
В последнем случае позиция содержит дополнительную выгоду, представляющую терапевту ясные, последовательные указания. У вас никогда не должно быть сомнений по поводу: «Должен ли я отвечать на этот вопрос?», «Могу ли я поделиться этим чувством?» Ответ будет однозначно удобным и постоянным: «нет!»
На левом, или радикальном, конце континуума мы разместим «терапевтов групп встреч (encounter therapists)»[92]. Терапия групп встреч процветала в определенных американских субкультурах на протяжении шестидесятых и семидесятых годов. Сейчас она распространена намного меньше, но тем не менее оставила свой след. Терапевты групп встреч руководствуются принципом, что проблема клиентов состоит в отсутствии аутентичности [аутентичность — подлинность] и что наиболее открытые взаимоотношения уже являются терапевтическими. Встреча (encounter) является всецело двусторонней. Терапевты групп встреч обнаруживают все чувства, испытываемые по отношению к клиентам, и раскрываются настолько полно, насколько сами ожидают этого от клиентов. Глубина, широта и форма интимности ограничиваются только нормами этики.
Какой бы неумеренной или несдержанной ни оказывалась подобная форма терапии, она тоже имеет свои преимущества. Как и классический психоанализ, встреча (энкаунтер) имеет достоинство определенной последовательности и постоянства. Терапевт групп встреч никогда не спросит: «Должен ли я?», поскольку ответом будет неизменное: «Да!» У встречи есть еще одно достоинство: эта форма претендует быть настолько эгалитарной терапией, насколько это вообще возможно, то есть уменьшается силовое неравенство между терапевтом и клиентом.
Где же на этом континууме расположатся взгляды терапевтов, которые мы уже рассмотрели? Вполне очевидно, что и Роджерс, и Когут постепенно продвигались влево с развитием их карьеры. Оба преуспели в доверии к собственной спонтанности и большему выражению своей человеческой теплоты. Но никто из них уверенно не знал местоположения оптимальной точки на этой шкале. Гилл склоняется несколько ближе к Правому концу континуума, несмотря на это его рекомендации терапевтам оставаться дружелюбными и спонтанными показывают, что он гораздо более либерален, чем его предшественники — аналитики.
Дилеммы
Любой терапевт, благополучно устроившийся на одном из концов этого континуума, но не чувствующий себя там в достаточной безопасности, должен быть готов к тому, что вопрос о самораскрытии станет для него настоящей проблемой. Роджерс, Гилл и Когут не являются здесь исключениями. Давайте рассмотрим самое основное в этих дилеммах.
Насколько должен раскрываться психотерапевт?
Все наши авторы в этом вопросе умеренно консервативны. Они считают, что наиболее полезным процесс терапии является тогда, когда он сосредоточен на клиенте, а не на терапевте. И Гилл, и Когут твердо убеждены, что ответы на личные вопросы лишают клиента возможности исследовать чувства и фантазии, которые поднимают такие вопросы.
Одного из моих клиентов как-то стал занимать вопрос о моей сексуальной ориентации, и сессию за сессией он просил меня сказать ему, нормальный я или гей. На этот вопрос я иногда отвечаю, особенно в самом начале лечения, когда клиент определяет, тот ли я терапевт, который ему нужен. Но в данном случае я решил не отвечать и сказал клиенту со всей открытостью и дружелюбием, что в интерсах терапии будет лучше, если я не отвечу. Периодически он снова возвращался к своему вопросу. Когда терапия завершилась, клиент особо отметил, что, в конечном счете, рад моему решению, хотя повисший в воздухе вопрос тревожил его. Но это позволило ему постепенно углубиться в свои фантазии обо мне, в надежды и страхи и в свои сложные чувства по отношению к собственной сексуальной ориентации. Ответь я на этот вопрос тогда, он испытал бы удовлетворение и с облегчением оставил данную тему, избежав важной для себя области, требовавшей внимательного рассмотрения.
Противоположный взгляд заключается в том, что легкая, «не придающая большого значения» политика умеренного самораскрытия терапевта и самого терапевтического процесса имеет свои преимущества. Такой подход демонстрирует терапевта в более гуманном плане и несколько приуменьшает болезненный дисбаланс одностороннего самораскрытия. Еще Когут напоминает нам о том, что всегда необходимо оберегать клиента от ненужных отталкиваний. Несмотря на мое собственное предпочтение консервативной позиции, я не могу с этим не согласиться. Ситуации достаточно отличаются друг от друга, и каждый клиент извлечет пользу из разных подходов в этом вопросе. Я считаю продуктивными следующие установки:
1. Я пытаюсь не создавать глупый фетиш из умолчания о себе. Если клиент, прощаясь, спросит меня дружелюбно-небрежным тоном: «Где вы собираетесь провести свой отпуск?» — я отвечу ему. Однако, если он попробует войти в подробности расспроса («С кем вы поедете? Женаты ли вы?»), я предпочту ответить: «Ах… может быть, лучше поговорим об этом в другой раз?»
2. Отказываясь отвечать на какой-либо вопрос, важно не создавать впечатление, что играешь в игру: «У меня есть тайна, и поэтому я нахожусь в более выгодном положении, чем вы». Я объясняю, по возможности ясно и полно, почему занимаю такую позицию. Если мне кажется, что клиент встревожен или рассержен этим, то говорю, что вполне могу понять его реакцию. Я принадлежу к поколению, пресыщенному психоаналитическим молчанием в ответ на любой вопрос.