Кстати, что-то мне напоминает это убийство доктора! Что-то такое знакомое, недавнее.
Причем, дело именно в способе убийства! Операция... Анестезия... А! Да, точно! Дело роженицы! Это же один в один! Вика сама писала в своей статье, что убийца роженицы использовал скальпель и какие-то особенные препараты, позволяющие обезболить и обездвижить «пациента», но оставить его в полном сознании. То же самое в случае с доктором. Это он? Это он!
Золотова еще пару раз пропустила свою догадку сквозь логические и интуитивные фильтры. Кажется, я права! Ах, если бы можно было позвонить Калачёву и спросить — знают ли в милиции, что дело роженицы и дело врача — из одной серии? Скорее всего — да. Вот бы узнать, что они там надумали. А еще лучше бы поговорить с кем-нибудь, кто в курсе этой лабуды.
Но в чем связь между роженицей, бабой-маргиналкой, и Заслуженным Врачом России? А что, если шеф Семенова делал такие дела не для себя? Это интересно! Надо додумать. Вот Антон как-то сказал, что шеф странно делами фирмы занимался. Дескать, вроде бы крутил чего, что правоохранительные органы бы не одобрили. И отсутствовал в фирме подолгу, отчего запускались дела и потом случались авралы.
«Кстати, что я за дура такая? — укорила себя журналистка. — Почему же не спросила, как фирма называлась, где располагалась. Может, кого поприличнее Семенова, спросить об их шефе удалось бы?»
Вдруг он такой интересный наемник? К нему обращаются те, кто не может правды добиться по закону. Вот Горника, к примеру, могли бы «заказать»! Кто? Да хоть мать Кати! Или этот ее жених. Может, встретиться с ним? Вряд ли он признается, конечно, но попробовать-то можно!
Золотова с явным усилием заставила себя отвлечься от этих мыслей. Вот и здание редакции «Алхимика», надо приниматься за текущие дела, которые она легкомысленно подзабросила за последнее время.
1993 год
Калитка, прорезанная в металлических воротах, распахнулась передо мной, как только я сказал, невидимому собеседнику о принесенных от Масленки деньгах. В те времена даже наркобароны не имели возможности устанавливать камеры на входе в свои владения. Собственно, мне это было на руку — меня осматривали лично, но и я видел противников вживую.
Калитку мне отпер высокий, но какой-то неустойчивый парень. Вряд ли он очень силен физически, а судя по осоловелым глазкам, и меткостью не отличается. На случай, если у него есть пистолет, конечно. Рядом с ним стоял второй — такой, маленького роста, с быстрым взглядом. Мной он был классифицирован как «опасный» и больше я с него глаз не спускал.
— Давай бабки, — жуя слова распорядился высокий парень.
— Только Сивому, — ответил я нарочито сухо.
— Ага, щас! Ты не наглей, а то нарвешься!
Парень просто, как это у них говорят, понтовался. Опасный же молча разглядывал меня и ждал продолжения.
— Мне Масленка сказал самому Сивому отдать, — повторил я тем же тоном, не сдобренным никакой эмоцией.
— Козел, бля, щас нарвешься! — парень начинал возбуждаться. Я на это и рассчитывал: при таком нервном аккомпанементе я выгляжу круче, а значит, внушаю больше доверия.
— Если денег не надо — так и базарь! Я пойду к Масленке и скажу, что шестерка Сивого его денег не взял. Кроме того, я должен лично Сивому пару слов сказать. Сами знаете, каких. Так что, недоносок, пропускай!
— Кто шестерка, козел? — взвился неустойчивый, — Кто недоносок? Да я тут сейчас тебя, на хрен, размажу и...
— Эй, Андрюша, — раздался спокойный голос из-за плеча разбушевавшегося парня, — потише! А ты лучше деньги покажи!
Я молча достал приготовленный сверток и издалека показал его ребятам в калитке. Тот, что был повыше, продолжал недовольно сопеть и бычиться, а Опасный глянул на деньги, раздумчиво покусал губу и властно отстранил своего младшего коллегу с прохода.