Когда взглянул на себя в зеркало, то решил, выгляжу совсем неплохо для человека, с простреленной головой, даже румянец начал возвращаться на щеки. Аккуратно вытащил четыре оставшиеся бутылочки со спиртом и выстирал безрукавку в ванне.
Николай Васильевич за это время приготовил мне яичницу с колбасой, еда не очень полезная и питательная, но для меня было в самый раз. Ел с огромным удовольствием, потому что уже и забыл, когда пробовал подобное.
Дома для себя я тоже обычно готовил сам, и примерно такую же пищу, но поскольку весь мой образ жизни полетел к черту, то такая еда стала мне недоступна.
…Когда надлежит сделать выбор, не позволяй мыслям о выгоде колебать твой ум. Принимая во внимание, что мы предпочитаем жить, а не умереть, то это чаще всего и определяет наш выбор…
Так говорит кодекс воинов.
Глава двенадцатая
Ты думаешь, беда приходит ночью?
Нет, она приходит при свете дня.
Ночью просто страшно…
А ты слышала, что в городе появился людоед?
Мы меняемся, не замечая,
Что и мир меняется вокруг нас.
А старики бормочут:
И в наше время все было другим…
Из одежды у тренера нашлась вполне приличная футболка, спортивные штаны, моего размера и кроссовки. Когда я это все одел, то почувствовал себя неуютно под взглядом Николая Васильевича. Не знаю, кого он хотел в этой одежде увидеть, но результат ему явно не понравился…
— Садись и ешь, — хмыкнул старик. — Вид у тебя какой-то жалкий и напуганный, несмотря на то, что переоделся. Такому бы я свой кошелек не доверил…
— А что есть такие, кому вы его доверяете? — улыбнулся я. — А большой кошелек? — Ешь и молчи, мне нужно кое-что обдумать.
Я набросился на яичницу. Несмотря на то, что она была изготовлена из пяти яиц и приличного куска колбасы, проглотил в один миг, и свой голод явно не утолил. Тренер поставил передо мной большую чашку крепкого чая и хмуро покачал головой:
— Еды у меня больше нет, завтрака ты меня уже лишил, так что больше не облизывайся. А теперь рассказывай, что успел натворить за то короткое время, что мы с тобой не виделись?
— Много-много всего, — хмуро усмехнулся я. — Пару раз умер, десятка три убил, но как убивал, и умирал, вспомнить не могу. Так что и рассказать-то особо нечего…