Времени терять не хотелось. Затянем, и место, где нашли тело, окончательно уйдет под воду. И без того люди и животные наверняка уничтожили почти все следы.

— Гадючий кут далеко отсюда? Вещи можно оставить, — я огляделся, — да вот хоть тут, у пристани.

Рогинский глянул на Турща и безнадежно махнул рукой куда-то в камыши.

— Не знаю, пройдем ли. Ну, попробуем. Только вот тогда попросим Данилу Иваныча… Вас все равно разместили у него в хате. — Он схватил за рукав нашего лодочника, сунул ему саквояж. — Отнеси, любезный, доктора вещи.

По селу нас провожали мальчишки и брехливые собаки. Почти у каждого забора стояли, рассматривали, кивали соседям, бросались вперемежку русскими и казачьими словечками:

— Это чей же такой?

— Анадысь приехал.

— Глянь-ка. Тю!

— Вихор… игреневый[4].

— …у лодочника, Данилы-бригадира, в хате поставили.

— Да рази?

— Мослаковатый![5]

Улица повернула. Вдоль низкого здания с вывеской «Лабаз» я заметил длинный ряд столбиков.

— Привязывать лодки, — объяснил Турщ.

На карте, которую мне показывал шофер, вся эта земля была как на вытянутом языке — на огромном мысе, выступающем в море. По всему мысу протоки, ерики, частой сеткой бежали к морю. В половодье вся эта местность становилась отдельными островками, частью каналов дельты. Из Ряженого на «большую землю» или к церкви и кладбищу добраться можно было по каналам и только на лодке.

Вода наступала отовсюду, обнажая корни деревьев, покачивая наросшие на них бурые водоросли. Фельдшер Рогинский продвигался первым, кругло согнув спину, шаря тростью, как если бы шел по трясине. Турщ молчал и шагал позади.

— Места у нас особенные! Всяк кулик свое болото хвалит, само собой, но разве найдете еще такой простор? — Рогинский внезапно остановился. — Смотрите: вон там выход на залив, на Чумбурку[6]. Море здесь, правда, мелкое, как блюдце, но рыбное. Римляне в давние времена называли его Меотийским болотом.

Мы вышли к протоке.

— А вот уж это место. Видите, справа канал? По-местному — ерик. — Он кивнул на узкую протоку. — Называется Кутерьма. При нагоне воды этот ерик и отрезает нас от земли.

Мы поднялись на травянистый пригорок, который растворялся в песке. Какой-то человек стоял вдалеке, сгорбившись, без фуражки и, завидев нас, быстро ушел.