— А это что? — я показал на камни Турщу. В тумане ближайший из них напомнил мне vertebra(ае) cervicalis — шейный позвонок.

— Змей. Хребет из берега выходит. Море — видите? — обрыв съедает, земля осыпается.

Я не успел рассмотреть, о чем это он, пришлось покрепче вцепиться в борт. Волны за кормой взбесились и, пожирая дерево за деревом, наступали на завоеванную человеком землю. В воду уходили мостки, утыкающиеся в небольшую пристань. Ближе к воде лепились длинные сараи рыбацких артелей. У пристани я различил фигуры. Лодка ткнулась в сваю, закачались водоросли.

Одна из фигур подскочила, протянула руку:

— Давайте помогу — шаткие мостки! День добрый, товарищ милиционер.

Я поблагодарил, схватился за руку, примерившись, прыгнул — мостки отчаянно зашатало.

— Мы знакомы? Простите, думаю, не имел чести.

— Незнакомы, но кем же еще вы можете быть, когда мы все знаем, что лодка ушла за следователем из городской милиции?

Он представился: Рогинский Аркадий Петрович, местный фельдшер. Я снял перчатку, чтобы пожать ему руку:

— Рад знакомству. Но я скорее ваш коллега. Судебный врач. Хотя и командирован от милиции.

— Ах, батюшки! Прошу покорнейше простить, мы думали, товарищ для следствия.

Этот фельдшер Рогинский был занятный. Его можно было принять за лавочника: такой же словоохотливый, со смешками. Розовая плешь, коротенький — мне едва до плеча, но раздавшийся вширь. Серенький плащ, высокие галоши, простая палка с набалдашником — он довольно ловко подцепил ею край лодки, подтягивая ее ближе.

— Давайте, давайте вещи. А это у вас что же? Веломашина?

— Да, удобно: складной велосипед.

Покосился с сомнением:

— Ну что же. Вещь, должно быть, полезная. Вы головной убор-то держите — унесет. Вот, собственно, и добро пожаловать: Ряженое!

Ряженое стоит на пороге морского залива, в дельте реки. Берег, насколько видно, укреплен кое-где грядой речных камней. Очевидно главная, довольно широкая улица высоких домов на сваях и крепких каменных низах жмется близко к берегу. Вода плещет почти у домов, кое-где колыхаясь у самых плетней. Дома побелены, крыши крыты тростником. Ставни, перила галерей выкрашены синей краской. Позади домов огороды, а за ними — уже ничего, голая степь. Обитаема лишь узкая полоса суши вдоль берега. Осматривая залитый водой пейзаж, я поинтересовался, не опасно ли тут строиться и как доставляют продукты, лекарства. Фельдшер ответил, что строят высоко, посему опасности нет, а все необходимое привозят на лодках.

— Сейчас еще ничего. Вода, бывает, поднимается так, что прямо с галдарей[3], — он указал, приподняв трость, на деревянные балкончики вокруг дома, — рыбу ловят. Помню, год тому умер бригадир по фамилии Краснощеков, так его два месяца в засмоленном гробу держали. Кладбище вода разорила, похоронить негде. Сутками на чердаках сидели. Та вода и запомнилась по нему как «краснощековская». Скот, конечно, бывает, гибнет, да и в доме потом сырость. Но мы привычные.

В отдалении глухо ударил церковный колокол, с белой отмели поднялась цапля, болтая в воздухе длинными ногами.

— Сначала разместим вас и чаю горячего? — предложил фельдшер.