— Ну и зачем мы сюда приехали? Рассказывайте!

— Скоро здесь будут мои товарищи, — Шишков махнул рукой в сторону Мертвячьего. — А потом мы вместе будем исследовать ваше озеро.

Максим припал к биноклю. Вдали, на границе видимости, по глади озера скользил мощный вездеход-амфибия, ведя на буксире небольшой дебаркадер. Хорошая погода, свет летнего дня создавали обманчивую картину. Словно не трудяга вездеход, а прекрасный парусник готовился войти в порт под восторженные возгласы зевак. Но Максим знал, сколько труда, смелости да и просто везения для этого потребовалось. Даже в бинокль Максим не мог разглядеть стоящих на дебаркадере людей и существ, но он прекрасно знал, кто это.

***

С Андреем Станкевичюсом он познакомился два года назад. Тот первый приезд в Метрополию оказался самым трудным. Даже при посредничестве Бена найти общий язык с представителями подозрительного, прожившего двадцать лет в полной изоляции народа оказалось весьма проблематично. Метрополийцы просто отказывались верить в добрые намерения южан, скрытничали и юлили, и лишь с Андреем Максиму было легко и просто. Эти Homo Sapiens и Homo Arcticus родились в тысячах километрах друг от друга, но, несомненно, принадлежали к одной и той же породе искателей и авантюристов.

— Чем лично я могу вам помочь? — спросил Андрей в самый первый их разговор и тут же смутился. — Как я могу помочь вам помочь нам?

Андрей оказался следопытом и знатоком здешних мест, много лет занимавшимся обследованием фарватера и подготовкой к навигации. В отличие от большинства метрополийцев, Андрей не страдал агорафобией, мыслил свободно и широко, не по-местечковому. Его вклад в успех первого санно-гусеничного поезда было трудно переоценить. Станкевичюс собрал команду, которая подготовила, расчистила, разметила сухопутный участок пути от Города-на-Протоке до Метрополии, а когда пришло время, отправился встречать поезд вверх по Енисею.

Максим хорошо помнил, какими сложными выдались последние дни и часы пути. Не в физическом — в моральном плане. Однажды Георгий вернулся к вездеходу после недолгого отсутствия и заявил:

— Я понял, пап, на что это похоже — как будто космос спустился на землю!

До чего же в точку! Лютый сибирский холод, безрассветный мрак полярной ночи, и звезды — такие яркие! — словно опустились пониже и с любопытством наблюдают за этими смешными людишками. Но больше всего угнетало то, что мрак, окутавший весь окружающий мир, скрадывал скорость и порождал иллюзию, что санно-гусеничный поезд стоит на месте. И вот когда стало совсем тошно, они заметили впереди фары вездехода Станкевичюса. Он их ждал.

В чужой и чуждой Метрополии Максим чувствовал себя неловким и уязвимым и очень обрадовался, когда новый знакомый пригласил его в гости. Собралась большая компания, и Максим Шишков весь вечер напролет рассказывал о жизни на Юге.

— А про глобальное потепление правду говорят? Или это так, политика? — спросил кто-то из Homo Arcticus.

— Не мне судить — я не ученый — но климат меняется. Мне скоро пятьдесят, и я могу сравнить то, что было и что теперь. Границы сезонов смещаются, это факт. Когда пацаном был, у нашей школы росли молодые березы, и в мае я каждый день наблюдал, как набухают и раскрываются почки. Я знал, к началу летних каникул листья распустятся окончательно. А сейчас уже в апреле деревья покрываются свежей листвой…

— И что, жарко у вас?

— Жарко. Иногда бывает очень тяжело. А ведь я не коренной сибиряк, мои предки из Санкт-Петербургской губернии, так что в моих жилах течет чухонская кровь. Не приспособлен я к жизни в жарком климате, а куда денешься? А ты, — обратился Максим к хозяину, — судя по фамилии, тоже не из этих краев?

— Это смотря с какой стороны посмотреть… Ты ведь не знаешь историю здешних мест. Да, мои предки родом из Литвы. Все началось больше века назад: моя прабабка, тогда девчонка еще, жила с родителями под Вильнюсом. По простоте дала она хлеба и молока одному из заглянувших на хутор лесных братьев. Кое-кто это увидел. И уже через месяц вся семья с детьми и старой свекровью под конвоем высадилась на Енисейский берег. С тех пор и стали мы сибиряками. В конце XX-го века многие из родни вернулись, а мы с отцом остались…

— Не жалеешь?

— Что теперь говорить, Литва сейчас очень далеко. Да и я больше не литовец, а так — Homo Arcticus литовского происхождения. А твои какими судьбами в Сибири?

— Самым обычным образом — раскулачили и на Кузнецкстрой. Это только у Маяковского все было бодро и весело: «Через четыре года здесь будет город-сад!» А в жизни были землянки, затем бараки… Но в каждой волне депортаций, какими бы тяготами они не сопровождались, находился определенный процент людей, остававшихся в Сибири навсегда. Как вы, как мы. Мои предки пустили в местную почву корни, вот и я такими же корешками цепляюсь, не отпущу!

***