— Я понимаю, ты беспокоишься за своих родителей, за маму, за благополучие своей семьи. Поверь, я бы никогда…

— Да неужто? — уколол ее пронзительным взглядом Георгий. — А я слышал, многие девчонки влюбляются в своих начальников, если те не полное мудло, конечно.

Лида почувствовала, что краснеет. Черт, как обидно! Это же все неправда! Или нет? К счастью, Георгий резко переменил тему.

— Вот и все… Нашей дружной команды больше нет. Немного жаль, правда?

— Правда. Но у меня все равно впереди еще целый год учебы.

— Колька убит. У Татьяны новая должность. А я… гуляю пока. Диплом я получил…

— Значит, ты действительно…

— Да. В Центре работать не собираюсь.

— Куда же теперь?

— Не знаю, найду что-нибудь. Выходит, наши пути расходятся, Метёлкина. Что скажешь? Я бы этого не хотел.

Разговор определенно не клеился. Лида чувствовала себя весьма неуютно, словно впервые в жизни ступила на зыбкую почву. Так вот оно, значит, что… Не о матери он беспокоится. Лида опустила голову, обдумывая услышанное, и не сразу заметила, что Георгий не сводит с нее пытливого взгляда.

— Что скажешь? Не хочешь? Или тебе все равно?

— Я… эээ… Я же намного старше, взрослее. Я о подобном никогда и не думала.

— Ты старше, это факт. Но вот насчет «взрослее» — это еще вопрос! Да какая ты взрослая? Не хочу тебя обидеть, но двадцать лет жизни в Метрополии до сих пор аукаются тебе задержкой в развитии.

— Ну, знаешь, это уже хамство!

— Что, правда глаза колет? Да тебя из дома страшно выпускать! Помнишь, после Нового года я долго объяснял тебе, что Шерегеш и Таштагол — это не одно и то же? Ты слушала, с умным видом кивала, а потом взяла и купила билет до Шушталепа!

Лида поморщилась. Об этом случае она не любила вспоминать. Самое обидное, что и на открытой местности, и в любом незнакомом месте она ориентировалась хорошо. Причем не «неплохо для девчонки», а действительно отлично. Долгие годы жизни под землей обострили ее способность к трехмерному ориентированию и запоминанию направлений.

Но да, был, был этот нелепый случай, напрочь испортивший ее реноме, который ее товарищи, судя по всему, не торопились предать забвению. Проблема заключалась в том, что в этих краях по-русски назывались только города да новые села, а аутентичные топонимы просто сводили Лиду с ума, оглушая шипящими и свистящими созвучиями, сливаясь для непривычного уха в одно бесконечное «тыш-дыщ-наш-таш». Лида пыталась оправдаться, но товарищи наотрез отказывались считать ее ошибку лингвистической, а не топографической.

— Ты восхищаешься отцом как маленькая девочка…

«Ну, опять сел на любимого конька», — посетовала про себя Лида.