Разместились в купе, пьем чай.

Поезд набирает скорость, но чувствую, что становится все холоднее.

Спрашиваю проводника:

– А когда топить будете?

– А кто сказал, что будут топить? – ответил он.

Муж спустился с верхней полки и тихо сел у моих ног.

– Ложись рядом, теплее будет, – пожалела я его.

Кое-как улеглись вдвоем, укрылись одеялом. Муж руку протягивает и обнимает. Думаю: «Не буду с тобой мириться».

– Отстань ты, нашел место!

– Одеяло подоткнуть хотел, – буркнул он и отвернулся.

А я поворочалась, да и прижалась к теплому боку, чтоб хоть как-то согреться.

Крепко обняв друг друга, как в первые дни после свадьбы, мы всю ночь дрожали от холода.

В это же время по России стали множиться миссионеры из Кореи, ринулись спасать неверующих, к религии приводить. Пригласил на беседу меня такой миссионер, кто-то сказал ему, что я учительница русского языка и литературы. Предложил в Москве в духовной семинарии пройти курс по богословию и работать с ним вместе. Обещал купить на мое имя трехкомнатную квартиру и автомобиль, потому что на иностранцев такие сделки нельзя проводить. Заманчивое было предложение, призадумалась я: «Не боги горшки обжигают, а вдруг?» Муж запретил даже думать об этом. Он никогда не кидался на соблазны и заманчивые предложения. Думаю, его рассудительность спасла нас от многих сомнительных проектов и катастроф. Молчит и улыбается тихо, собеседники не понимали, что он – серый кардинал, от которого зависят необходимые решения.

Рынок был страшнее поля, на котором ты просто остаешься без заработка. Здесь же остаешься без головы: расплачиваться надо своей жизнью. Время было такое – девяностые годы. О них много написано. Рассказываю и сама удивляюсь, откуда силы брались на такую низкую работу: поле, откуда пытался выбраться отец, рынок, где столько грязи. Ниже падать было некуда. Но тогда вся страна барахталась в рыночной грязи. Так что можно себя не укорять и не хвалить. Жить надо было, выживать, и не наша в том вина.

Через полгода рынок в Омске закрыли, и мы переехали ближе к Москве. В город, который был прежде закрытым. Он оказался страшнее бандитского Омска. Жители прежде не видели иностранцев и таких, как мы – азиатов. В общественном транспорте пассажиры не хотели садиться рядом, брезговали. Еду в трамвае, тетка разложила на свободное место пакеты с продуктами, чтобы рядом не оказалась «чурка». Я села на пакеты и смотрю на нее. Она кричала до посинения, обзывала меня последними словами.

– Билет покажи на второе место. Нет? Тогда заткнись и не ори.

Бытовые конфликты были на каждом шагу. В школе одна мамаша возмущалась, глядя на меня:

– Мой сын будет учиться с этими?

Едем на машине своей, на остановке один другого толкает:

– Смотри, чурки на машине научились рулить.