— Вы недостаточно осторожны.

— Я знаю это, — сказал Фабер.

«Монк тоже недостаточно осторожен, — подумал он. — Какая нелепость! У Монка есть молодые люди, которые могут меня убить. В состоянии ли я вообще физически, в свои семьдесят лет, убить Монка? Когда я думаю о Сюзанне, о других, о моем отце, о всех утраченных надеждах, тогда я становлюсь способен. Если бы мне повезло встретить в такую минуту Монка! В Вене. В другом городе. В другой стране. Все равно где. Но это только фантазии».

— Рената, — сказал он, — я никогда не смогу вас достойно отблагодарить. В том числе и за то, что вы и ваш журнал не теряете веры.

— Я же вам сказала: не должны все уходить в сторону. Это же было бы как раз то, чего всеми средствами хотят добиться эти негодяи. Чтобы им не было никакого сопротивления, чтобы они снова вернулись к власти. И еще я вам говорила, что, видит бог, в этой стране живут не только подлецы…

Она встала и подошла к нему ближе.

— Вы сказали, что вы здесь из-за больного мальчика. Кто этот мальчик? Вы хотите об этом рассказать?

— Конечно, — сказал он и изложил все обстоятельства, связанные с Гораном.

— Ну, и этот доктор Белл, эта женщина — доктор Ромер, другие врачи, сестры, санитары, «желтые тети», клоуны, священник — разве это не другая Вена?

Он молчал.

— Вы пережили так много… я понимаю вашу ненависть — и в то же время не понимаю.

— Что это значит?

— Вы забыли всех хороших людей, которых вы знали в этом городе? Вашего друга Виктора Матейку, который отсидел шесть лет в концлагере и стал первым советником по культуре в Вене, человека, которого вы в день его смерти в апреле прошлого года назвали «чистой совестью этой страны»? Вы забыли политиков — красных и черных, таких как Фигл, Крайски, Рааб, Питтерман, Шерф, коммуниста Эрнста Фишера, Бенья, Штарнбахера? Вашего издателя Пауля Жолнея, вашего друга Вилли Форета, для которого вы писали сценарии? Психиатров, которые спасли вам жизнь после вашей алкогольной катастрофы? Один из них и его жена стали вашими добрыми друзьями, как вы рассказывали. Вы забыли Пауля Вацлавика и профессора Виктора Франкля? Вашего друга Петера Хюмера и его грандиозный «Клуб два» на телевидении? Историка Фридриха Хеера, Гельмута Квальтингера и Оскара Вернера? Всех безупречных, незапятнанных артистов, писателей и журналистов? Порядочных церковных служителей?

Фабер безмолвно смотрел на нее.

— Конечно, SPO[41] — потрепана, консерваторы — тоже. Каждая партия, каждая коалиция, которая слишком долго остается у власти, приходит в упадок, опускается. Но ведь есть, наконец, настоящая оппозиция, я не имею в виду националистов, я имею в виду зеленых, позиции которых усиливаются. Я имею в виду Либеральный форум. Во всем мире время больших старых народных партий прошло, господин Фабер. После выборов в этой стране все будет выглядеть иначе. Я знаю, что вы хотите сказать: националисты получат голоса. Да! Но и зеленые тоже! И Либеральный форум! Мы не можем сделать больше, чем помешать худшему. Но и это значит очень много!

— Я желаю вам счастья! — сказал Фабер.

«Вена, — думал он. Дневной город и ночной город — один город. Провокаторы, разный сброд, убийцы — и такие люди, как эта журналистка. Вена…»

— Вы и ваши друзья боретесь за нас. Мы боремся за детей и за их будущее. Одна ненависть не поможет, господин Фабер, как бы понятна она ни была. Ненависть не дает нам двигаться вперед. «Самое главное — сопротивление», так называется книга вашего друга Матейки. И если мы будем непрерывно оказывать сопротивление, выявлять каждую подлость, каждый скандал, каждую опасность, если мы убедим людей не допускать к власти националистов, тогда мы можем надеяться, что нашим детям не придется пережить то, что пережили вы! — Рената была несколько смущена. — Высокие слова, — сказала она. — Но это не просто фразы, нет. Это то, во что я верю, во что верят мои друзья и многие, многие люди в этой стране. Сопротивление — это наш единственный шанс!

— Вы великолепны, Рената! — сказал он.

— Ах, бросьте! Я просто не хочу, чтобы все еще раз повторилось. И я знаю, что сейчас не пять минут до полуночи, а половина третьего утра.