— Что? Что она вам рассказала? — Он все еще держал трубку двумя руками.

— Вы любили фрау Мазин. Это было давно, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, в Сараево.

У врача был низкий, приятный голос. Фабер уже ненавидел этот голос.

«Итак, это не бред, — думал он потрясенно. — Это правда. Если кто и сошел с ума, так это сама жизнь. Сараево, 1953 год. Непостижимо. Но не безумно. Нет, не безумно».

— Господин Фабер!

«Продолжается, — думал он. — И никакого сострадания, Натали! Будь честен, — размышлял он. — Это же патология. Ты создал культ умершей. Ты давно должен бы был прекратить говорить с Натали, снова и снова взывать к ней о помощи, просить совета, поддержки. Это — не любовь, побеждающая смерть. Это музей, который ты создал для нее. Нет, для себя, а не для нее. Натали это не нужно. Она умерла, ей хорошо. А ты продолжаешь жить, и у тебя развилась эта мания, потому что ты одинок, так одинок. Ты мог бы продолжать любить Натали мысленно. Нет, так любить ты как раз и не можешь. Тебе ясно, что это тяжелая навязчивая идея? Абсолютно ясно. Однако какая прекрасная навязчивая идея. Прекрасная для меня. Другие пусть думают, что хотят».

— Господин Фабер! — громко крикнул Белл.

— Да, — ответил он.

«Нет выхода. Никакого выхода, Натали».

— Вы вспоминаете, не так ли? Мира Мазин, тысяча девятьсот пятьдесят третий год. Вы были тогда в Сараево. Жили в отеле «Европа», вместе с этим известным американским режиссером. Фрау Мазин не могла вспомнить его имя.

— Но мое имя, — сказал старик с бесконечной горечью и усталостью, — мое имя она помнит.

— Естественно.

— Почему естественно?

— Потому что после вашего отъезда фрау Мазин родила ребенка. Дочь. Ее звали Надя. Вы были отцом Нади…

Врач из Вены говорил все быстрее, как будто боялся, что Фабер прервет связь. Фабер думал об этом, но не сделал. Слишком поздно. Прерывать связь было поздно. Парень там, в Вене, знал теперь, где находится Фабер. Он сам, трижды проклятый идиот, сказал телефонисту клиники: я звоню из Франции, из Биаррица, отель «Палас». Если он сейчас положит трубку, Белл наверняка перезвонит. Бессмысленно прерывать разговор.

«Натали! — думал Фабер. — Почему ты потребовала это от меня? Почему, Натали?»

— …эта Надя была матерью Горана, мальчика, который теперь лежит у нас в госпитале, — продолжал врач. — Вы ничего не знали о своей дочери, господин Фабер. Фрау Мазин никогда вам об этом не говорила. Да вы ее больше никогда и не видели и не говорили с ней.

Он еще пытался защищаться:

— Доктор! Доктор Белл! Прекратите! Все это неправда!

— Это — правда, господин Фабер. Зачем фрау Мазин лгать? Какая ей польза от этого?