— А если нет?
— Мы делаем все возможное, чтобы мать привезла его к нам или в любую другую больницу, — сказал Белл. — Ты ведь целыми днями смотришь телевизор, ты слышал, как профессор Альдерманн сказал: «Пожалуйста, вернитесь назад!»
— Я так боюсь, что мать этого не сделает.
— Она сделает это!
— А вдруг все-таки нет?
— Нам, конечно, понадобится немного удачи, но она у нас будет. И Робин снова выздоровеет. Не грусти!
— Я бы не грустил, господин доктор, но что поделать, если вокруг столько грустного?
— Это пройдет. Ты сейчас неважно себя чувствуешь. Скоро ты снова будешь играть в парке в стритбол.
— А Робин, возможно, умрет, — сказал Горан.
Белл посмотрел на Фабера, тот кивнул, давая понять, что понял то, что ему одними глазами пытался сказать врач. Горан в действительности думает не о Робине, он думает о себе. Это его способ высказать свой собственный страх перед смертью, говоря о смерти другого человека.
Пейджер доктора Белла зажужжал.
— Мне надо идти, — сказал врач. — Я зайду к тебе, Горан. — Доктор погладил мальчика по голове и вышел из палаты. Фабер сел на вторую кровать.
— Я молился, деда, — сказал Горан, словно бы стесняясь своего поступка.
— Молился?
— Чтобы фрау Зигрист как можно быстрее вернулась назад. Ведь это же совершенный бред, что говорит эта целительница! Бедный Робин! Он должен пройти химиотерапию. И операцию тоже. Для него это единственная возможность!
— Единственная, — согласился Фабер, — да.
— Если бы только я мог поговорить с Робином, — проговорил Горан, — или какой-то другой ребенок из больницы мог это сделать. Мы же знаем что к чему! Мы знаем, что должны это выдержать, чтобы снова стать здоровыми. Возьми, например, Петру! Как сильно она была больна, и как хорошо у нее идут дела сейчас.
— Верно! — согласился Фабер.
— У Петры, конечно, не было рака. У меня тоже не рак. Но мы тоже были очень серьезно больны, правда? И им удалось вытащить нас, врачам из больницы? Как ты думаешь, фрау Зигрист успеет привезти Робина назад до того, как ему еще можно будет помочь?
— Да, — ответил Фабер.