Впрочем, своей главной цели они добились — воевал с Германией в основном Советский Союз. А им досталась роль наблюдателей. А по их поведению после окончания войны стало ясно, что они еще были главными "секундантами" поверженной фашистской Германии.
А обвиненный в невероятном коварстве Сталин в итоге оказался главным дурачком в этой истории. Его обманутого и преданного объявили главным "опереточным" злодеем, приписали ему все свои подлости и мерзости. Любое его действие старательно выворачивали наизнанку, обвиняя в пособничестве Гитлеру. Андрей никак не мог забыть свое первое знакомство с "творениями" Суворова-Резуна. Читая его "Ледокол" он то матерился, то хохотал, доходя до особо идиотских "доказательств", то выбрасывал эту макулатуру в урну. И только наставления деда, требовавшего знать аргументы своих врагов, заставляли его вновь возвращаться к этой белиберде. Поверить в эту чушь мог только откровенный идиот, ничего не понимающий в военном деле. И дело не в идеях, в конце концов, Генштаб Красной Армии действительно разрабатывал планы упреждающего удара, жаль только, что остались эти планы всего лишь теоретическими изысками. Отталкивало его от этого чтива невероятно вывернутая логика, которая любое действие Советского правительства неизменно старалась привязать к планам нападения на Германию. Больше всего Андрея поразила цепочка выводов этого творца логических извращений о стратегической авиации, которой у СССР к началу войны попросту не было, так как промышленность не могла одновременно производить несколько типов самолетов. Основные усилия по решению Сталина были обращены на ближнебомбардировочную авиацию, как более пригодную в оборонительных боях предстоящей войны, а производство дальних бомбардировщиков решено было оставить до более благополучных времен. В "Ледоколе" же дальняя стратегическая авиация США и Англии, стиравшая с лица земли спящие города, но старательно обходившая военные заводы до самой середины сорок четвертого года, объявлена оборонительным оружием. А вот, не имевший столь эффективного наступательного инструмента, СССР объявлен мерзким агрессором. Андрей несколько раз перечитал это место, стараясь уловить логику этих выводов, и не находил абсолютно никакой логики, кроме маниакального желания хоть в чем-то обвинить свою бывшую Родину, которая, кстати, эту мразь, Резуна, вырастила, обучила и воспитала.
Щелкнул замок и в комнату вошел сержант НКВД, уже другой, бросил: "С вещами на выход". Андрей поднялся и двинул к двери, никаких вещей, требовавших времени собираться, у него не было.
Еще несколько минут неторопливого шага и они оказались у железной двери самой настоящей камеры со смотровым окошком и прочими причиндалами, о которых Андрей имел весьма смутное представление.
Правда конвойного ритуала не было и здесь, только сплошная вежливость. "Пройдите вперед, покажите руки. Можете опустить. Можете отдыхать. Можете написать свои претензии к условиям содержания".
Вот только обозначить лицо, которому можно писать претензии, не удосужились.
Но Андрею было глубоко наплевать на все эти тонкости. Ибо нетерпимо хотелось спать. Стоило только двери одиночки, чему он несказанно обрадовался, закрыться за ним, как он немедленно упал на нары и тут же забылся глубоким сном.
15 мая 1940 года Кремль
Пришли за Андреем, как он и ожидал, уже вечером. Два молчаливых лейтенанта НКВД провели его незнакомыми коридорами, пересекли двор. Хотя на экскурсиях в Кремле Андрей пару раз был и приблизительное расположение правительственных помещений представлял, но сориентироваться сразу не сумел. На улице было довольно холодно, что, привыкшему в своем времени к раннему весеннему теплу, Андрею было в диковинку. Вскоре его завели в очередную дверь, провели по коридору и ввели в приемную, которую он узнал по описаниям и по присутствующему в ней Поскребышеву, портрет которого ему несколько раз приходилось видеть. Придирчиво окинув его взглядом, бессменный секретарь "вождя всех времен и народов" удовлетворенно кивнул и показал на дверь.
— К товарищу Сталину обращаться только "товарищ Сталин". Если предложит сесть, садитесь без возражений. На его вопросы отвечать четко, по существу и, по возможности, коротко, кроме тех случаев, когда он потребует подробности. — Проинструктировал Андрея Поскребышев и открыл перед ним дверь.
Андрей шагнул в кабинет вождя с внутренней дрожью. Решалась его судьба, но не только его, как бы важна она не была для него лично, а и судьба всей страны. Он прошел несколько шагов к столу, оглянулся по сторонам. Сталин стоял в проеме окон, раскуривал трубку. По воспоминаниям знавших вождя людей Андрей помнил, что горящая трубка является знаком хорошего настроения. Да и смотрел на него Сталин довольно приветливо. Андрей опустил руки по швам и повернулся лицом к вождю.
— Здравствуйте товарищ Банев. — Сталин обошел стол, подошел к Андрею, посмотрел на него снизу вверх, все-таки ростом вождь был меньше Андрея с его 184 см, хотя и не таким маленьким, как писали в разного рода мемуарах. Где-то сантиметров сто семьдесят, как прикинул Андрей. Но, насколько было известно Андрею, тот никаких комплексов по поводу своего роста не испытывал, в отличие от последнего императора Николая Второго, который просто панически боялся людей большого роста.
— Здравствуйте товарищ Сталин, — ответил Андрей и повернулся к вождю, который прошел вдоль стола.
— Расслабьтесь товарищ Банев, вы ведь не военный, чтобы стоять по стойке смирно. Или все же военный?
— Прапорщик запаса, товарищ Сталин.
— Что за странное звание? — удивился Сталин.
— Введено после войны для старшин сверхсрочной службы, чтобы отличать их от солдат срочной службы дослужившихся до этого звания. — Пояснил Андрей.
Сталин внимательно выслушал его, кивнул каким-то своим мыслям. Подошел опять к Андрею, сказал:
— Садитесь, товарищ Банев, разговор у нас с вами будет долгий.
Помня инструкции Поскребышева, Андрей прошел к столу и сел на ближайший стул. Сталин обошел стол, присел напротив, затянулся трубкой, и продолжил: