Сержант замолчал. Надолго.

Докурил папиросу. Вернулся к изучению паспорта. Так же тщательно прочитал то немногое, что у обычного рядового гражданина содержится в данном документе. Закурил еще одну. Эту курил еще дольше, не отваживаясь делать выводов. Наконец, загасил окурок в пепельнице, повернулся к Андрею.

— Ну и что мне с тобой делать?

Андрей покачал головой. Ну и вопрос. Можно подумать, он часто в такие ситуации попадает.

— Мне кажется, что вам нужно найти мне подходящее помещение с охраной. Только Копылова не надо, а то еще пристрелит от усердия. — Андрей этой немудреной шуткой старательно демонстрировал присутствие духа, хотя на душе скребли кошки, немалым стадом сотни в две голов. — Доложить руководству и пусть оно решает! А также я считаю, что нужно дать мне возможность написать о событиях, которые должны произойти в ближайшее время, чтобы убедить данное руководство.

Андрей вдруг вспомнил, что не знает даты.

— А какой сейчас день и год?

Сержант очнулся от своих раздумий, осознавая, что этот вопрос окончательно переводит данное происшествие из разряда нелепой шутки в категорию событий государственной важности.

— Пятое мая тысяча девятьсот сорокового года. — Сообщил он почему-то охрипшим голосом.

Сержант выдвинул ящик стола, извлек из него несколько листков бумаги, протянул Андрею. Подтолкнул в сторону того перьевую ручку.

— А нет ли у вас карандаша? — Остановил его Андрей. — Этим я писать не смогу.

— Почему? — Удивился сержант. — У вас, что чернилами не пишут? Только карандашами?

— У нас немного… другие ручки. — Попытался дать объяснение Андрей.

Удовлетворился ли сержант его пояснениями или нет, но извлек из своей командирской сумки карандаш и протянул его подследственному, или подозреваемому, как там определялся ранг Андрея в данный момент. Андрей благодарно кивнул, придвинул к себе бумагу и начал свою исповедь: "Я Банев Андрей Николаевич, 1970 года рождения, уроженец города Москва…".

Писал он часа полтора, старательно сортируя события, о которых помнил, по степени важности, понимая, что данную исповедь ему писать еще не единожды. В первую очередь о делах военных. Как он понимал — это наилучший способ заинтересовать руководство страны. Тем более, что через пять дней должна начаться Западная кампания вермахта вторжением в Бельгию. Если он, в самом деле, попал в прошлое, а не в какую-нибудь иную, параллельную, реальность.

Сержант ему не мешал, но и не уходил из кабинета. Только выглянул в коридор, подозвал какого-то Семеныча и отдал пару приказаний.

К моменту, когда Андрей закончил, открылась дверь кабинета и в него вошли двое бойцов конвоя. Один из них тут же отправился на замену Копылова, а второй предназначался для самого Андрея.

На улице его ждала стандартная для этого времени эмка столь же стандартного черного цвета.

Еще час неторопливой езды по практически пустым улицам. И внутренний двор Лубянки встретил его приветливо распахнутыми воротами. Затем минут пятнадцать по коридорам, что характерно без соблюдения конвойного ритуала: "Лицом к стене. Не двигаться…". И он оказался в еще одном кабинете, а не в камере, как ожидалось.

— Будете ждать здесь. — Сказал молчавший всю дорогу сержант. — Можете курить и отдыхать. — Сержант кивнул на потрепанный временем диван у дальней стены и вышел.