Книги

Мата Хари. Авантюристка или шпионка?

22
18
20
22
24
26
28
30

– Верно, – ответил он. – Но чтобы заработать больше, вы должны показать, на что вы способны.

Я не дала ему окончательного ответа, а попросила время подумать. Когда он ушел, я подумала о моих дорогих мехах, которые остались у немцев в Берлине, и о том, что было бы справедливой компенсацией, если бы я вытащила из них как можно больше денег. Потому я написала Крамеру: „Я согласна. Можете привезти мне деньги“. Консул тут же пришел и заплатил мне деньги в французской валюте. Он сказал также, что я должна писать ему невидимыми чернилами. Я возразила, что мне это не очень удобно, особенно если я буду подписывать письма своим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто не может прочесть. Мне нужно только подписывать свои письма „Х-21“. Затем он дал мне три маленькие бутылочки, пронумерованные цифрами „1“, „2“ и „3“. Первая и третья бутылочки были наполнены прозрачной жидкостью. Во второй жидкость была голубовато-зеленой, показавшейся мне похожей на абсент. Потом он пропитал лист бумаги жидкостью номер один, написал несколько слов жидкостью номер два и протер написанное жидкостью номер три, после чего написанное бесследно исчезло.

– Так нужно с ними обращаться, – сказал он. – Потом самыми обычными чернилами на том же листе бумаги можно написать любой безобидный текст. Всю вашу почту адресуйте в отель „Европа“ в Амстердаме.

После того, как у меня в сумочке появились двадцать тысяч франков, я сердечно поблагодарила консула Кремера. Но я могу поклясться вам, что не написала ни строчки из Парижа этими чернилами. Кстати, все три бутылочки я выбросила за борт, предварительно вылив их содержимое, как только наш корабль вошел в канал, соединяющий Амстердам с Северным морем».

Строго говоря, нет полной уверенности, что Мате Хари действительно был присвоен псевдоним Х-21. Ведь к Кельнскому разведцентру Крамер отношения не имел. Вполне возможно, что Мата Хари решила, ознакомившись с перехваченными радиограммами, что немцы действительно присвоили ей псевдоним Х-21, и, чтобы вызвать доверие к своему рассказу, заявила, что должна была подписывать этим псевдонимом свои тайные письма. В действительности же ей, из-за малозначительности, могли сказать вообще никак не подписывать тексты, написанные тайнописью, а агенты в амстердамском отеле «Европа» изымали бы все письма, открытая часть которых была бы подписана Матой Хари. А псевдоним Х-21, вполне возможно, носила та женщина, которую Мата Хари назвала мадам Блюмме и которая, возможно, действительно посетила Францию в марте 1915 года и была арестована англичанами 11 ноября 1916 года.

Такими показаниями Бушардон был явно разочарован. А далее Мата Хари утверждала, что, когда говорила с капитаном Ладу, тот очень удивлялся, почему офицеры немецкой разведки в Голландии не пытались завербовать ее, когда узнали, что она едет во Францию. Танцовщица отговорилась тем, что они ее не знали. Тогда Ладу заметил, что неплохо было бы предложить свои услуги немцам, чтобы получать информацию, но решил осуществить эту комбинацию позднее. Он сначала хотел посмотреть, какая из Маты Хари выйдет шпионка, и будто бы сказал в заключение: «Если мы в вас будем уверены, вы тоже сможете на нас рассчитывать». И Мата Хари решила, что пока Ладу не хочет ей платить, нет никакого смысла выдавать свою большую тайну о контакте с Крамером.

Она призналась следователю: «Когда капитан Ладу меня потом спросил, не хочу ли я вернуться домой в Голландию через Швейцарию или Англию, я выбрала последний вариант, потому что не хотела ехать через Германию. Там мне угрожала опасность, поскольку с меня бы спросили отчет, как я отработала полученные двадцать тысяч франков. А продемонстрировать мне было нечего. Если бы я к этому времени действительно собрала бы какую-то значимую для Германии информацию, из-за которой французы могли бы меня подозревать в шпионаже, то я точно приняла бы предложение отправиться домой, в Голландию, через Швейцарию и Германию.

Когда я была в Мадриде, обстоятельства вынудили меня поступить именно так, как вы уже знаете. Капитан Ладу не заплатил мне ни единого су. Он злоупотребил моим доверием, и у меня оставалась всего пара сотен песет. Все женщины в моей ситуации, вероятно, начали бы воровать. У меня не было никаких вестей из Парижа. Мои счета за проживание в гостинице с каждым днем увеличивались. В это время я и посетила фон Калле, который не знал обо мне вообще ничего. Я хотела проверить обстановку и выяснить, могу ли я проехать через Германию, не боясь ареста».

По словам Маты Хари, чтобы завоевать доверие Калле, она сообщила ему о предложении французов и дала ему некоторые сведения, взятые большей частью из старых газет или из памяти. Как она считала, «эти сведения не имели большого значения и актуальности и никак не могли нанести Франции вред. После этого Калле послал своему начальству телеграмму с вопросом, следует ли ему выплатить мне деньги. Я потребовала десять тысяч франков, но Берлин отказал. Я не знаю, получил ли впоследствии военный атташе указание, чтобы заплатить мне.

Калле действительно дал мне 3500 песет, но я предполагаю, что это были его личные деньги. В своем бюро он занимался со мной некоторыми очень интимными делами и предложил мне за это кольцо. Но так как я мало ценю такие вещи, то я отклонила его предложение и, видимо, поэтому он дал мне эти три с половиной тысяч песет». Действительно, Мате Хари в тот момент гораздо нужнее были не украшения, пусть и дорогие, а наличные деньги. Получается, что песетами германский военный атташе рассчитался не за разведданные, а за сексуальные услуги. Подозреваю, что та же ситуация была с Мартой Ришар, которой германский военно-морской атташе, вероятно, платил не за поставляемую французами дезинформацию, а за то же самое, за что платили Мате Хари.

Мата Хари продолжала: «Что касается двух переводов по 5000 франков, то, возможно, что это были деньги Кремера. Я до этого проинструктировала мою служанку, что если она получит от меня телеграмму с просьбой о деньгах, она должна отправиться в отель „Европа“ и спросить Кремера. Но это только в том случае, если ей не удастся связаться по этому вопросу с бароном. В октябре 1916 года я послала моей служанке телеграмму. Она была отправлена через голландское консульство. Такую же телеграмму я послала в январе. Но я сомневаюсь, что Анна ходила к Кремеру. Скорее всего, деньги на самом деле были от барона, как она мне и написала».

Капитан Бушардон был доволен. Птичка сама вошла в ловушку. Он объявил подследственной: «Мы приняли к сведению ваши показания. Но теперь мы хотели бы вам просто описать, что мы думаем о произошедших событиях. Когда вы говорили с нашими людьми, вы тщательно скрывали свою связь с Кремером, равно как псевдоним Х-21, который он вам присвоил, и задание, которое он вам поручил. С другой стороны, когда вы впервые заговорили с фон Калле, вашим первым поступком было рассказать именно об этом. Вы притворились, что взялись за выполнение поручения французов. Так кому же вы в таких обстоятельствах служили на самом деле? И кого вы обманывали? Францию или Германию? Нам кажется, что ответ ясен».

Подследственная возразила: «Если я вела себя по отношению к французам и к немцам по-разному, то только потому, что я хотела нанести немцам вред – что мне и удалось, а французам помочь – что мне тоже удалось. В конце концов, я не могла надеяться, что мне разрешат транзит через Германию, раз уж я подсунула им свинью! Мне ничего не оставалось, как заставить их поверить, что я на их стороне, тогда как на самом деле игру вели французы. Когда я выудила у фон Калле некоторые сведения, я три раза попыталась встретиться с капитаном Ладу на Бульваре Сен-Жермен. Если бы мне это удалось, я сказала бы ему:

– Вот вам пример того, на что я способна. Теперь дело за вами!»

Бушардон не унимался: «К сожалению, все ваши действия можно рассматривать и в ином свете. Идя на встречу с Калле, вы рисковали, что вас заметит кто-то из наших агентов. Поэтому вам нужна была легенда, чтобы вы нам потом смогли рассказать: „Я иду к фон Калле, но делаю это исключительно в ваших интересах“. Зная правила разведывательной игры, поймешь, что немецкий агент в ситуации, похожей на вашу, получил бы от немцев какую-то информацию, чтобы завоевать этим наше доверие. И даже если эта информация была правдивой, она ко времени, когда вы ее нам передали, уже потеряла свою ценность».

Но о том, что информация в момент поступления в центр уже потеряет свою ценность, можно было сказать практически о любой информации, добытой агентами в нейтральных странах. Ведь здесь главным источником информации служили посольства неприятельских государств, а туда оперативная информация, которую можно было бы немедленно реализовать на практике, попадала крайне редко. Поэтому агенты по большей части питались либо информацией не первой свежести, либо такой информацией, которая представляла собой планы на достаточно отдаленное будущее и которую в лучшем случае можно было бы использовать в пропагандистских целях, организовав ее утечку в печати.

Мата Хари защищалась: «Все, что вы тут выдумали, неправда, уверяю вас. Я никогда раньше не занималась шпионажем. Я жила только ради любви и удовольствия. Я никогда специально не встречалась с людьми, которые могли бы добыть для меня информацию. Кроме того, я хочу подчеркнуть, что сведения, полученные мною от Калле, не были ни маловажными, ни устаревшими. Полковник Данвинь уверял меня, что полковник Губе нашел их весьма интересными».

Следователь возразил: «Вы также утверждали, что ничего не знали о шпионаже. Но это мало согласуется с вашим предложением достать большой секретный план, за который вы потребовали миллион».

Мата Хари парировала: «Я лишь упомянула моих знакомых во Франции. Но я могла бы также познакомиться со многими интересными людьми в Бельгии, и эти связи в будущем, в соответствии с указаниями капитана Ладу, могли принести большую пользу. И, кроме того, идея, чтобы я стала двойным агентом, была не моим предложением, а исходила от капитана Ладу».

Но у Бушардона было еще что предъявить: «За вами было установлено наблюдение во Франции с июня 1916 года. Из донесений, которые у нас есть, четко следует, что в „Гранд-Отеле“ вы всегда пытались познакомиться в первую очередь с офицерами различных национальностей, пребывавших там перед отправкой на фронт».