Независимо от того, сколько времени, физических сил и эмоционального участия требуют от нас большинство профессий, они позволяют нам отделять общественную жизнь от частной. Близость, которую мы находим в последней, дает нам возможность восполнять физические и психические ресурсы. У женщин, занимающихся проституцией, не только отсутствует такая возможность, более того, у них все происходит наоборот. Эту сторону их непростой жизни легко заметить, когда они предстают перед судом, где их частная жизнь становится достоянием общественности. Поскольку их профессия связана с тем, что они предлагают клиентам удовлетворение весьма интимного характера, их собственные личные потребности должны игнорироваться. Все частное должно стать общественным — в этом и заключается суть данного конфликта. Некоторые женщины бессознательно надеются, что, как только их проблемы признают и выведут из тени, они получат помощь, но этого обычно не случается.
Грюнберже описывает нарциссизм как самостоятельное влечение, состоящее из двух элементов: «жизнеутверждающего, любви к себе, и смертоносного», «который может вылиться в психические или психосоматические изменения, а в серьезных случаях привести к смерти». Она не связывает этот «смертоносный» элемент с мазохизмом, поскольку рассматривает его как относительно продвинутый уровень объектных отношений, а значит, он отличается от нарциссизма. По ее мнению, «смертоносный» элемент наделен такими качествами, как «овладение объектом, агрессия, всемогущество» (Grunberger 1979, р. 71-72). Я считаю, что женщины, занимающие проституцией, ищут не «жизнеутверждающего», а «смертоносного» элемента нарциссизма. Безусловно, они не стремятся к созданию объектных отношений, поскольку таковые вовсе не существуют в их профессиональном мире. Как напоминает Оланье (Aulagnier 1966), при перверсии происходит обесценивание нарциссического удовольствия: чем больше оно ассоциируется с грязью, разложением, болью и позором, тем больше напоминает мученический венец, аннуляцию нарциссизма. По ее словам, «первертная женщина, которая "зашла слишком далеко" в своих эротических играх, скорее всего, скажет, что она сделала это «чтобы доставить удовольствие», выставляя свое удовольствие как что-то вроде самоотдачи, жертву, принесенную богу удовольствия» (Aulagnier 1966, р. 75).
Люди, которые содержат публичные дома и подобные им заведения, по-видимому, довольно неплохо «разбираются» в перипетиях этого нарциссического обесценивания и беспрестанно говорят «девочкам», насколько те особенны и бесподобны. Они даже заставляют их соревноваться между собой за количество обслуженных за ночь «клиентов». Женщины неизбежно попадают в эту ловушку. Вместе с тем это дает им возможность почувствовать себя «живыми», возбужденными и сильными. Как следствие, бизнес владельца процветает, а женщины начинают чувствовать себя одураченными потом, когда признаются себе в этом. Все возвращается на круги своя, если не к худшему: даже заработанные ими деньги обесценены и выброшены, иногда в буквальном смысле. В течение многих лет своей клинической работы я слышала от женщин, принадлежавших к разным слоям общества, фантазии о проституции. Я обследовала женщин, которые после предъявления им обвинений в приставании к мужчинам на улице, с неохотой приходили на судебно-психиатрическую экспертизу. Я работала с женщинами, которые по своей воле приходили на психотерапию и которые раньше, в определенный момент, занимались проституцией. Другие обращались ко мне, когда еще «работали». Однако все эти женщины были похожи в одном: у них не было возможности обсуждать с клиентами свою личную жизнь. Например, они не могли поделиться своей печалью, вызванной старением, поскольку характер сделки обязывал их демонстрировать жизнерадостность и молодость.
Много раз я слышала от женщин среднего возраста, занимавшихся проституцией, что они вынуждены скрывать признаки старения, поскольку это невольно лишит их источника дохода. (Убытки иного рода признавать было гораздо труднее.) Как сказала одна моя сорокадвухлетняя пациентка: «Раз я выгляжу как старая кошелка, мне придется выйти из игры, чтобы не заниматься дальше всякими извращениями». Это все, что остается женщине, которая продолжает работать проституткой до средних лет — возраста, когда она нуждается в утешении сильнее, чем раньше. Ее биологические часы снова работают на максимуме.
Психоаналитики часто спорят, бывают ли у женщин перверсии. Почему так происходит, что проституция больше распространена среди женщин, чем среди мужчин? Я считаю, что женскую проституцию можно рассматривать как женскую перверсию. На мой взгляд, большинство моих пациенток, занимавшихся проституцией, испытывали ужасную пустоту. Когда это становилось невыносимым, а они оказывались в подавленном состоянии, они прибегали к проституции. Она давала им ощущение эйфории, которое на короткое время повышало их самоуважение, поскольку поддерживало их «ложное Я», а затем сразу сменялось ощущением ничтожности и покинутости.
Становясь проститутками, некоторые женщины выбирают особый и первертный путь, такой же как и некоторые мужчины. Это напоминает классическое определение перверсии, при которой пародируются близкие отношения. Психика женщины устроена в некотором роде первертно, и в ней можно обнаружить разнообразные символические процессы. Она жестка, напориста и мстительна. Эта месть, которая внешне направлена против социально-экономического подчинения и мужского мира, на самом деле относится к матери. Ее желание мести является также желанием управлять, осознанно контролировать и бессознательно принижать себя и свою гендерную принадлежность. Как и первертный мужчина, она воодушевляется, когда находится рядом с очередным клиентом, но депрессия и отчаяние уже поджидают ее. Этот бессознательный процесс, при котором она использует отрицание, расщепление, деперсонализацию и дереализацию для того, чтобы избежать переживания психической боли. Принято считать, что женщина чувствуется себя униженной и настолько подавлена, что она пребывает в фантазиях о мести мужчинам. На самом же деле она презирает себя и свою гендерную принадлежность, и в этом отношении она идентифицируется со своими клиентами-мужчинами.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Заместительное материнство. Блудница — жертва инцеста: кто в ответе?
Довольно часто выясняется, что женщины, занимавшиеся проституцией в юности и во взрослом возрасте, нередко были жертвами инцеста в детстве. Конечно, нельзя утверждать, что все жертвы инцеста становятся проституткам или наоборот, но проституция, как отмечают разные авторы, часто становится продолжением отцовского инцеста по отношению к дочери.
Согласно докладу фонда Ciba (1984), большинство клинических исследований показывает, что неразборчивость в связях, фригидность, а также неспособность создавать продолжительные эмоциональные и сексуальные отношения — основные последствия, с которыми жертвы инцеста сталкиваются в долгосрочной перспективе. Я не рассматриваю группу людей, с «отсутствием пагубных последствий», которые в силу специфики моей работы остаются вне моего внимания. Однако, по-видимому, девочки, которые пережили инцест и избежали его разрушительных последствий, были окружены в детстве безусловной поддержкой со стороны друзей и членов семьи, что является важным условием, помогающим избежать забвения, и в значительной степени зависит от социальных и культурных условий.
Я полагаю, что у девочек, ставших жертвами инцеста, очень мало альтернатив занятию проституцией во взрослом возрасте. Так или иначе, их тела отреагируют на это преувеличенным либидо или полностью подавленной сексуальностью. Возникающие у них тяжелые нарушения варьируют от проституции до психосоматических расстройств. За двадцать с лишним лет своей работы я наблюдала тяжелую психопатологию, но ни разу не сталкивалась с более благоприятными вариантами развития, как, например, отсутствие сексуальных или эмоциональных конфликтов у жертв инцеста во взрослом возрасте.
Два разрушительных последствия, промискуитет и фригидность, могут выглядеть антиподами, однако между ними существует тесная взаимосвязь: я часто наблюдала фригидных женщин, склонных к промискуитету или вовлеченных в беспорядочные связи других людей. Как правило, промискуитет сопровождается фригидностью, а проституция сексуальной холодностью, которая ведет к беспорядочным связям и первертным сексуальным фантазиям.
Начнем с «проституции как способа решения проблем». Разнородные статистические данные сбивают с толку, что отражает суть этой проблемы — замалчивание инцеста. Слоун и Карпински (Sloane & Karpinski 1942) обнаружили, что каждая третья женщина, пережившая инцест, становится впоследствии проституткой. Гэнон (Gagnon 1965) выявил, что у восьмидесяти процентов исследованных им женщин наблюдались серьезные сексуальные расстройства, в том числе и проституция. Пятнадцать процентов исследованных Лукьяновичем (Lukianowicz 1972) жертв инцеста стали проститутками. Гудвин приводит следующие данные: «При изучении проституток было отмечено, что пятьдесят девять процентов из них являются жертвами инцеста» (Goodwin 1982, р. 4). Питерс (Peters 1976) также указал на то, что проституция является продолжением инцеста. Джастис и Джастис рассматривают проституцию в ряду возможных последствий инцеста во взрослом возрасте и добавляют: «Занятие проституцией соответствует самовосприятию этих женщин: грязные, плохие, пригодные лишь для сексуальных утех» (Justice & Justice 1979, р. 188). Они также ссылаются на исследование двухсот проституток в Сиэтле, двадцать процентов из которых были изнасилованы в детстве родственниками, и на схожие данные из доклада чикагской полиции нравов: пятьдесят одна из ста трех опрошенных ими женщин отметили, что их первым сексуальным партнером был родной отец. Зилберт и Пайне (Silbert & Pines 1981) при исследовании двухсот несовершеннолетних и взрослых уличных проституток обнаружили высокую распространенность сексуального насилия в детстве: семьдесят процентов обследованных женщин рассказали, что пережитое ими в детстве сексуальное насилие в значительной степени подтолкнуло их к занятию проституцией. Как пишет Реншоу, у некоторых вовлеченных в проституцию женщин в детстве был сексуальный контакт с членом их семьи (Renshaw 1982). Эти данные столь противоречивы (двадцать, пятьдесят или семьдесят процентов), что они наверняка вызовут сомнения или будут говорить о сложности сбора точных данных.
Динамика инцеста учит девочек держать при себе важные и сокровенные тайны. Эти секреты трансформируются в такие примитивные защитные механизмы, как расщепление и отрицание. Окелл Джонс и Бентовим указывают: «Дети, подвергшиеся сексуальному насилию часто ведут себя в соблазнительной или сексуально-провоцирующей манере; для них это единственно понятный способ привлечь к себе внимание и, безусловно, еще одно следствие сформировавшегося у них отношения к сексуальному поведению как к должному» (Okell Jones & Bentovim 1984, р. 6). Их «всепонимание», готовность к самопожертвованию, вычурность и саморазрушительность может жестоко использоваться во взрослом возрасте ради «награды» за эту «новую сделку». Хорошо известно, что большинство жертв инцеста, «становясь взрослыми, могут выбирать агрессивных и деспотичных партнеров» (Ciba Foundation 1984, р. 16). Определяют ли эти полученные ранее «навыки» их судьбу?
Бентовим (Bentovim 1977) провел масштабное исследование, значение которого трудно переоценить. Оно продемонстрировало роль нарушений семейного функционирования в изучении, лечении и поддержке семей, в которых произошел инцест. Инцест в значительной степени определяется семейной динамикой.
Инцест провоцирует появление сильных эмоциональных реакций, поэтому многие психотерапевты могут забыть о своей терапевтической позиции и стать пристрастными. Контрперенос подвержен влиянию этих реакций — в подобных случаях мы обычно сопереживаем жертве и направляем гнев на насильника. Инцест — неординарное событие, и его жертвы вызывают у нас в известной степени собственнические чувства, а также заставляют считать себя особенными. В этой связи мы, с точки зрения жертвы инцеста, проникнуты всеми «добродетелями», дающими нам возможность понимать их лучше, чем все остальные. Если мы разделяем эту «веру», мы воспроизводим эмоциональную атмосферу инцеста, что приводит к вступлению в тайный сговор с насильником или с его жертвой. Мы склонны проявлять настолько больше сочувствия жертве, чем насильнику, что можем легко забывать или не замечать того, что насильники сами могли оказаться жертвами в начале своей жизни. Такое пристрастное отношение приводит к предубежденности, которая не оставляет шансов для досконального понимания этого феномена. Таким образом, жертва получает от нас сочувствие, но лишается шанса на точную оценку ситуации, поскольку происходящее в реальности в чем-то соответствует ее собственным бессознательным фантазиям. Лучше воспользоваться медицинской моделью и рассматривать всю семью как пациента, поскольку в противном случае мы легко становимся молчаливым участником сговора в системе, где право голоса имеют только жертвы. Подобная ситуация может привести к нежелательным последствиям все заинтересованные стороны, включая подвергшихся насилию детей.
Важность семейной динамики при инцесте едва ли можно переоценить, но, несмотря на это, она не всегда принимается в расчет. Специалисты, особенно в прошлом, часто высказывали сомнение или не доверяли матерям, которые отрицали, что могли знать о случаях отцовского инцеста. Такое отношение мешает точной диагностике семейной динамики. В этой ситуации мать не может признать факт инцеста в силу того, что какое-то время эмоционально и/или физически она не могла выполнять возложенные на нее материнские, опекунские, супружеские или партнерские обязанности. Она слишком подавлена, отчуждена и истощена, чтобы выполнять их. Она уже не может справляться. Звучат едкие комментарии о матерях, которые все знали, но отказывались признавать. Некоторые матери не верят своим дочерям, другие, когда уже не могут больше закрывать глаза на правду, начинают дурно обращаться с ними. Если мать оказывается на грани между незнанием и прозрением (что-то вроде сумеречной зоны), порой она может увидеть и осознать происходящее, и тогда обратиться за помощью к врачам, социальным работникам, юристам и полиции. Однако немало случаев, когда произошедшее хранится в тайне.
Иногда «тайна» инцеста хранится очень много лет. Когда пациенты, пережившие инцест, с большой неохотой критикуют своих родителей или детство («все было нормально, все замечательно»), их утверждения не всегда стоит принимать на веру. Если внимательно прислушаться к тому, о чем они не рассказали при описании своей жизни, можно обнаружить происшествия, которые указывают на травмирующий эпизод или ряд событий из детства. В случаях, когда человек, совершивший или участвовавший в преступлении на сексуальной почве, не может ничего вспомнить о событиях раннего детства, дальнейшее исследование дает возможность разобраться, не блокируются ли события этого периода, которые слишком тяжело вспоминать. Это в особенности касается матерей жертв инцеста, которые, как это часто бывает, сами пережили инцест.
Бывает, что дочь бессознательно оказывается замешанной в инцест не только по требованию отца, но также из-за того, что она реагирует на неспособность матери справляться. Именно поэтому большинство девочек сообщают об их изнасиловании отцом, только когда он выбирает другую дочь для выполнения этих «обязанностей». Первая дочь чувствует себя обесцененной и обманутой, не столько из-за того, что ее лишили статуса фаворитки отца, а потому, что у нее больше нет возможности выполнять «обязанности» своей матери. До инцеста ей казалось, что мать не понимает ее, и она всеми силами стремилась сблизиться с ней. Временами, в попытке почувствовать хотя бы небольшую близость с ней, она была готова стать матерью для собственной матери. Таким образом, инцест, если это угодно, становится неизбежным.
Повторюсь, сохранение тайны, особенно отцовского инцеста, лежит в основе данной ситуации: в это вовлечены все члены семьи, «осведомленные» или «неосведомленные», но дружно предпочитающие умалчивать происходящее. Когда отцовский инцест стал свершившимся фактом, уже не важно, признает мать произошедшее или нет; если бы она могла признать такую возможность изначально, он бы не случился. Инцест совершается в надежде создать узы, способные «сохранить семью». Разглашение тайны — новое табу, возникшее из-за нарушения табу на инцест (Ciba Foundation 1984, р. 13). Никто не «знает» об этом, или, лучше сказать, никто не признает это.