Моя пациентка называла свою мать «настоящей свиньей», которая всегда относилась к ней с огромным презрением и вместе с этим была безразличной и безучастной. Она говорила: «Я помню самый первый конфликт с матерью, когда она придавила меня подушкой, лежавшей между нами. Хотя я была маленькой, я помню, как от сильного давления мне не хватало воздуха». Она всегда была подавленной и чувствовала себя в изоляции в школе и дома. После первого замужества она несколько раз беременела от разных мужчин, что не удивительно, поскольку она не предохранялась, а затем прерывала беременность с помощью спринцовки как минимум четырнадцать раз. Она также рассказала, что непреодолимое сексуальное желание заставляло ее рисковать. Муж подтолкнул ее к занятию проституцией. Она ненавидела его всем сердцем, но уступила ему в надежде, что проституция поможет ей встряхнуться. Это срабатывало на короткое время, но затем она чувствовала себя еще несчастнее, чем прежде. Она безуспешно пробовала наладить отношения с жившей отдельно дочерью, но та ополчилась против нее так же, как и она сама когда-то против своей матери. Дочь была слишком обижена на нее, а также озабочена собственными проблемами и не могла заниматься налаживанием отношений (за что ее, кстати, критиковал неравнодушный молодой человек). Повторюсь, эта пациентка искала женщину-терапевта, надеясь на установление хороших отношений с заботливой матерью, которая сможет также иметь дело с ее желанием мести.
Работу с ней в течение долгого времени едва ли назовешь легкой. Вначале она попыталась проверить, устою ли я перед соблазнением, а когда я прошла это испытание, она смутилась и разозлилась. На первый план вышла долгая борьба за сепарацию-индивидуацию, которая становилась особенно заметной и мучительной во время моих отпусков. Как я могу заботиться о ней, если я уезжаю и бросаю ее на произвол судьбы, когда она практически не может заботиться о себе? Однако благодаря тому, что подобные события, вызывавшие боль и страдания, происходили во время психотерапии, они, в конечном счете, оказали на нее терапевтическое воздействие по мере того, как она начала понимать, что у меня есть собственная жизнь и потребности, а также, что я была с ней не для того, чтобы она меня соблазняла, а я ее использовала в соответствии с собственными эмоциональными потребностями. Когда она осознала, что я могу доверять ей жить собственной жизнью, а у меня есть своя отдельная жизнь, у нее появилась возможность исследовать свои собственные потребности и желания.
Еще одна женщина двадцати восьми лет обратилась ко мне с жалобами на невозможность получать удовольствие от секса с мужем после рождения ребенка, которому к тому моменту исполнилось девять месяцев. Она очень переживала из-за этого, поскольку очень любила отца ребенка и боялась, что это надоест ему и он уйдет из дома.
Позже она рассказала, что они уже много лет живут не в ладах с законом. Ее муж профессионально грабил банки, а она занималась проституцией. Они смогли объединить эти профессии и, пока были вместе, извлекали из этого максимальную выгоду. Они были редкой парой, поскольку занятие каждого из них символически отражало гнев на мать и вызов отцу. Ее муж, грабитель банков, проникал внутрь материнского тела, забирая то, что принадлежало не ему, а отцу/банку — символу отцовской власти, богатства, мужественности и силы.
По ее словам, муж — человек, с которым у нее впервые в жизни сложились хорошие отношения. Они смогли наладить настолько близкую связь, что решили завести ребенка. Тем не менее ни один из них не собирался бросать свою работу, и оба расстроились, когда после рождения ребенка она полностью потеряла интерес к сексу. Секс, будь то с мужем или с потенциальным клиентом, начал вызывать у нее отвращение. Он стал для нее настолько омерзительным, что она уже не могла на этом зарабатывать, а ее сексуальные отношения с мужем казалась ей настолько шаткими, что она боялась его потерять. В результате они оба переживали из-за ее сильной эмоциональной погруженности в ребенка, ощутимого сокращения доходов, а также из-за разлада в отношениях. Это заставило ее прийти на консультацию.
Раннее детство пациентки прошло в атмосфере эмоциональной депривации, что отчасти привело ее к занятию проституцией. После родов она бессознательно вложила всю свою психическую энергию в ребенка и кормление его грудью, поскольку боялась, что если ее тело использовать в каких-то иных целях, она не сможет ухаживать за малышом надлежащим образом и это помешает его нормальному развитию. Очевидно, что материнство помогло ей в какой-то степени справиться с уже существовавшим расщеплением с помощью сильной идентификации с ребенком и его эмоциональными и физическими потребностями.
В данном конкретном случае я посчитала, что наиболее подходящим вариантом работы будут совместные сессии для мужа и жены. Иногда они приходили с ребенком, которого она изредка кормила грудью. Постепенно сложилось лучшее понимание семейной динамики, что позволило им сохранить отношения. Он смог найти обычную работу со стабильным заработком, а она работала неполный день, имея возможность заботиться о ребенке и, в конечном счете, удовлетворять сексуальные потребности мужа. Секс уже не казался ей несовместимым с эмоциональнобиологической стороной материнско-детских отношений, которые к тому времени уже начали радовать ее мужа.
Я убеждена, что возникшее у пациентки расщепление было связано с запретом на материнский инцест. Как следует из описанных во второй главе фантазий во время оргазма, женщине тяжело принять факт того, что она помещает внутрь своего тела ребенка, который там уже находится. Является ли это точкой возврата к началу жизни? Это напоминает замыкание цепи, рожде-ние/смерть, что проявляется в фантазиях о смерти сына. Именно поэтому, оставаясь отстраненной, такая женщина позволяет незнакомцу — своему клиенту — садистски нападать на ее внутренности, поскольку обе стороны не испытывают любви, а лишь ненависть. Это перекликается с ее отношением к себе — человеку, не заслуживающему ни капли хорошего отношения из-за ненависти, которую она испытывала к собственному телу. Вследствие этого, находясь в проективной идентификации со своим клиентом, она нападала на тело собственной матери. Но иногда, как было в случае этой пациентки, когда женщина сама становится матерью, происходит идентификация с «идеальной» матерью. В рассмотренном случае образ «идеальной» матери не давал пациентке возможность вступать в рискованные отношения с клиентами. Кроме того, на кону оказалось ее самоуважение. Рождение этого ребенка задело ее душу, заставило почувствовать себя нужной, поскольку ребенок был как источником вполне естественных требований к ней, так и неожиданных эмоциональных и физических удовольствий, от которых она не собиралась отказываться.
Я часто наблюдала этот феномен при психотерапевтической работе с женщинами, занимавшимися проституцией. Несмотря на эмоциональную депривацию и неспособность сформировать женский Эго-идеал, некоторые из этих женщин смогли создать материнский Эго-идеал. Хотя он был внутренне противоречивым и непостоянным, он помогал им становиться матерями.
Д. Пайнс пишет о схожем наблюдении при лечении женщин «нормального невротического уровня»: «Появление первенца, и в особенности мальчика, может осложнить
Однако этого не происходит со многими женщинами-проститутками, которые, забеременев, сталкиваются с похожими сложностями. Их депрессия и ощущение собственной ничтожности настолько сильны, что они не считают себя достойными удовлетворения ни во время беременности, ни в отношениях с ребенком. Как видно из следующего клинического примера, именно это чувство собственной ничтожности проявляет себя в полную силу при идентификации с «плохой» матерью.
Пациентка пришла на психотерапию из-за тяжелой депрессии. Она уже много раз пыталась покончить с собой: «жить вообще незачем». Она занималась проституцией, но, по ее словам, она обратилась за помощью «вовсе не из-за этого». Этой сорокашестилетней женщине, пережившей в прошлом множество эмоциональных и социальных лишений, после скоропостижной кончины отца пришлось ухаживать за матерью, когда ей самой было восемь лет. До этого она часто становилась свидетелем дебошей отца, который, сильно напиваясь, избивал ее мать. Мать говорила: «Если бы у меня был сын, он бы защитил меня». Моя пациентка была единственным ребенком в этой семье, и к ней относились как к «отбросам». Она не только не чувствовала себя желанной, но считала себя обузой для родителей. В тринадцать лет ей пришлось выйти на работу, чтобы обеспечивать себя и мать. У нее была связь с женатым мужчиной, который предложил ей заняться проституцией. Вскоре она познакомилась с одним клиентом, который предложил ей выйти за него замуж, чтобы стать ее официальным сутенером. Замужество сулило ей положение «добропорядочной женщины», которое она хотела получить в угоду матери. Она считала себя обязанной стать матерью для своей матери — символическая забота о муже была лишь заботой о другой матери, и она делала это с большим вниманием и нежностью. В угоду матери она придумала параллельную жизнь: хотя она работала проституткой на своего мужа, матери она говорила, что каждый вечер работает кассиром в ресторане. Она даже выдумывала людей, о которых во всех подробностях рассказывала матери: шеф-повара, разных официантов и множество постоянных посетителей ресторана. Каждое утро после «настоящей» работы, где она всю ночь принимала участие в разнообразных садомазохистских играх множества странноватых клиентов, она возвращалась домой к мужу и матери, отдавая первому свой заработок и «развлекая» вторую анекдотами о своей вымышленной работе в ресторане. Поскольку она фактически «обслуживала» и «кормила» клиентов, эта аналогия была не так уж далека от истины.
Когда пациентка сама стала матерью, у нее возникло множество опасений и неясных ожиданий. Она родила мальчика, к которому она с самого начала относилась с крайним презрением, чувствуя свою несостоятельность в уходе за ним и вину за то, что обладает сейчас тем, что ее мать так хотела иметь когда-то. Она не могла разрешить себе получать удовольствие от отношений с сыном и не могла не относиться к нему, как бы воплощая нереализованные ожидания матери. Он был единственным, кто был для нее доступен для отреагирования садистичного отношения, с которым она раньше сталкивалась со стороны вечно недовольной матери, так и не признавшего ее существования отца, а затем и сидящего на ее шее мужа, который паразитировал на ее «распутных заработках». За плохое обращение со своим сыном ей пришлось заплатить высокую цену — он не только начал приторговывать наркотиками и стал сутенером, но в итоге начал вымогать деньги у своей матери.
Этой пациентке было очень сложно уловить смысл терапии. Она была намерена оставаться в подчиненной роли до конца и считать себя жертвой; несмотря на все сделанные мной на этот счет интерпретации, ее способность к пониманию не менялась. Ей казалось, что она не достойна лучшего внутреннего мира, который ей могла бы открыть психотерапия, и в итоге она прекратила лечение, считая, что это может помочь только женщинам из «среднего класса».
Существуют и другие обстоятельства, при которых женщины ищут мнимого поощрения, которое на самом деле маскирует или оборачивается наказанием. Это относится к женщинам, которые занимаются проституцией с таким безрассудством, что легко попадают в руки правоохранителей.
Когда эти женщины предстают перед судом за приставание к мужчинам на улице, им кажется, что само это обвинение настроит против них всех и никто не даст себе труда их понять, узнать об их воспитании, эмоциональных потребностях и личных обстоятельствах. Они пребывают в таком отчаянии, что не рассчитывая на искреннее понимание, провоцируют сотрудника правоприменяющего органа вступить в сговор с их внутренней потребностью к наказанию, а затем безропотно соглашаются с вынесенным им непропорционально суровым наказанием. Общество и в самом деле настолько враждебно относится не только к их поведению, но и к их неспособности защитить себя, что не видит разницы между поведением и личностью этих женщин. Поэтому вынесенные обществом приговоры несут в себе бессознательное признание их действий и потребности в наказании этих женщин, что никак не связано с имеющими дурную славу проститутками.
Правонарушители ведут свое существование, указывая окружающим на их проблемы. У них всегда наготове нравоучительные рассуждения, ибо «антисоциальные наклонности характеризуются фактором, который придает важность внешней среде», — как писал Винникотт; он также считал, что «в антисоциальных наклонностях заключена надежда» (Winnicott 1956, р. 309). Хотя мы признаем, что подобные «противоправные» действия этих женщин часто, по меньшей мере частично, возникают в результате их эмоциональной депривации, а иногда они вовлекаются в это занятие с надеждой на чудо, окружающие не в силах прекратить указывать на их проблемы.
Это можно отнести к случаю двадцативосьмилетней женщины, которая в момент нашего знакомства много лет назад выглядела на все шестьдесят. Ее направили на судебно-психиатрическую экспертизу из-за нескольких обвинений в приставании к мужчинам на улице. Форма проституции, которой она занималась, представляла собой крайнюю степень самоуничижительного и подавляющего отношения к себе: она делала минет за пятьдесят пенни[13] в парке рядом со своим домом. Из записки о социальном расследовании я узнала, что эта женщина неоднократно представала перед судом по обвинению в проституции, а также, что каждый раз, когда она была в подавленном настроении, она либо возвращалась к занятию проституцией, либо сбегала. Материально-бытовые условия, в которых она жила, были «ужасающими». Она была замужем за мужчиной старше нее на двадцать девять лет. Он однажды подобрал ее на улице и пообещал приглядывать, однако на поверку оказался бездомным, видевшем в этом возможность немного подзаработать и обрести товарища по несчастью. Моя пациентка появилась на свет, когда ее матери было семнадцать лет. Ее отдали бабушке по материнской линии, которая была очень предана ей. Своего отца она так и не видела. Ее побеги из дома и любовь к бабушке отмечалась несколько раз в результатах социального расследования.
У этой женщины было двенадцать выкидышей, и она считала себя недостойной материнства. На самом деле ей казалось, что она вообще ничего не достойна, даже судебно-психиатрической экспертизы. Когда она впервые пришла ко мне, то выглядела очень сдержанной, настороженной и неуверенной. С багровым лицом она села на край кресла, начала сильно потеть, у нее тряслись руки и ноги. Ее первыми словами были: «Послушайте, доктор. Такое больше не повторится. Не хочу тратить ваше время. Уверена, что есть много других людей, у которых есть реальные проблемы». Она выглядела как беззубая старуха. (Самоуничижение, которое мы позже проработали, наложило отпечаток на ее внешность.) Затем она пробурчала что-то вроде: «Мне очень стыдно за себя. Я так больше не буду». Очевидно, это было сказано исключительно ради интервьюера: она была готова подчиниться «закону» и ожидала осуждения, рассчитывая при этом не на искреннее понимание, а лишь на незначительное признание ее «противоправных» действий.
Я хотела бы продолжить обсуждение этой важной особенности, которая наблюдается у женщин, совершивших правонарушения, и уделить особое внимание внутреннему миру женщин, которые на определенном этапе жизни занимались проституцией. Будучи проститутками, эти женщины не воспринимают себя цельными — я даже не говорю сексуальными — существами. Их самооценка очень низка, они чувствуют себя подавленными и используют проекцию, а также расщепление в качестве защитных механизмов. Их крайне презрительное отношение к обществу («мне плевать на них») прикрывает громадную проекцию их собственного пренебрежения к себе. Вдобавок они подвергаются гонениям, сталкиваются с презрением, изоляцией и в итоге оказываются под арестом. Поскольку они очень сильно нуждаются в сильной реакции извне, внешний мир кажется им чем-то навязанным. Вне зависимости от того, будет ли эта реакция негативной или жесткой, в повседневной жизни она обеспечивает их нарциссической поддержкой, которую они не находят в себе.