Как зрителя.
И действительно, пару дней спустя мой менеджер, Марк Аделман, сообщил, что получил приглашение. Группа оплатит нам с Пэм билет в Кливленд, и мы приглашены на большую вечеринку вечером в пятницу, 3 апреля. А следующим вечером мы сядем в зале, вместе с остальными членами большой «семьи» Metallica – работниками офиса, гастрольными менеджерами, администраторами фан-клуба, роуди и так далее – и тепло поаплодируем, когда Ларс, Джеймс и остальные ребята будут официально введены в зал славы.
– Что думаешь? – спросил Марк.
– Ты знаешь, что я думаю. Вопрос лишь в том, как нам все это вынести?
У меня появилась отличная отмазка: я был невероятно занят. Прилетаю домой в Штаты на несколько дней после гастролей с Priest, затем должен лететь в Германию, чтобы провести рекламную работу для Marshall Amplification, а затем надо готовиться к выступлению на предстоящей церемонии Golden Gods Awards. И все это во время записи альбома Megadeth. И чтобы посетить церемонию Зала славы, пришлось бы отказаться от чего-то другого. И честно говоря, оно того не стоило.
Поэтому я прикусил язык и написал письмо – я бы сказал, пресс-релиз, – поблагодарив Metallica за то, что не забывают обо мне, и поздравив их с введением, но в итоге выразив сожаление, что я не смогу присутствовать.
Вот и все.
Никакой желчи и гнева.
Во всяком случае, на публике.
Разумеется, я словно шел по бревну. Знал, что, если бы высказал свои искренние чувства – что я не хочу сидеть в чертовом зале, а должен быть на сцене вместе с группой, которую помог создать, – все бы покачали головой и сказали: «Да, узнаем нашего Дэйва – все никак не успокоится».
А если бы я попытался вести себя безразлично, многие сказали бы: «Ой, да ладно заливать! Ничего он не занят. Просто не хочет приезжать, вот и все».
Как ни крути, я везде крайний, как, в общем-то, всегда, когда дело касалось Metallica.
Но все же я не мог смириться с принципами по этому поводу; не мог сбросить груз, лежавший на сердце. Лучше просто остаться в стороне и держать язык за зубами. Быть выше этого.
Но я не мог все так оставить. Поэтому в последний раз обратился к Ларсу. Отправил письмо, спросив, можем ли мы поговорить. Он отправил мне ответ.
«Привет, чувак, сегодня безумный вечер в пригороде, и я гуляю с детишками. Давай наберу через пару дней?»
Через пару недель он снова ответил мне. Типичное время рок-звезды: каждый день как неделя. И я тут же ему ответил: «Да, я сейчас здесь. Можем поговорить».
Спустя пару секунд зазвонил телефон. Я сидел на кухне, на задворках Сан-Диего, в прекрасное солнечное утро. Пэм сидела напротив меня, чтобы я мог сосредоточиться на чем-то позитивном. Разговор наш не был ни напряженным, ни целительным. Никакого катарсиса не было. Он был почти банальным, как будто ни один из нас не желал тратить свои эмоции. Нам обоим было, скорее, под пятьдесят, нежели под сорок – как ни крути, на склоне жизни. И если было невозможно снова стать братьями, которыми мы когда-то были, то не было смысла пытаться сражаться как воины.
– Я бы хотел, чтобы ты приехал, дружище, – сказал Ларс, пустившись в старое объяснение: что все, кто когда-то был частью Metallica, приглашены на церемонию, но только те участники группы, которые сыграли «на записи», могут быть введены в Зал Славы.
В голове я услышал голос Сэра Джона Гилгуда, изящного дворецкого, критикующего сдержанного миллионера-алкоголика, которого сыграл Дадли Мур в фильме «Артур».