Книги

Маскавская Мекка

22
18
20
22
24
26
28
30

Тогда он взбирается на броню первого, венчающего клин, ныряет в люк и вот уже садится на командирское место. Надевает шлемофон и слышит дальний басовитый голос генерала Глючанинова:

— Готов?

— Так точно!

— Действуй! — приказывает генерал. — Нас ждет Маскав!

— К бою! — командует Горюнов.

Трах-та-та-та-тах!.. — летит по багровой степи. Это захлопываются крышки люков. Трах-та-та-та-тах!.. — будто волна бежит от командирского танка.

— Ну!.. — говорит Горюнов и хочет отдать приказ, который стронет с места всю махину и помчит по степи навстречу подступающей туче, — как вдруг страшная мысль вспыхивает у него в мозгу.

— А если мины?!

— Молодец, Горюнов, — отвечает генерал. — О минах-то я и не подумал! Ох, капитан, ходить тебе в полковниках!.. Что ж, придется пехоту впереди танков пустить!

Зелено-серое людское море начинает обтекать танки, а Горюнов, припав к смотровой щели, жадно глядит в спины, на которых от быстроты бега коробятся шинели: то тут, то там, то справа, то слева с бесшумным грохотом вздымается земля, на мгновение расплескивая солдатское море, — но море тут же яростно заполняет воронки и льется дальше. А Горюнов радостно считает про себя: «Вот еще одну обезвредили! Вот еще одну обезвредили! Вот еще одну!..» Море течет и течет, земля вздымается и вздымается… дальше, дальше!..

— Пошел! — кричит он, чувствуя, как, повинуясь его крику, начинает набирать ход стальная лавина. — Пошел! Пошел!..

Ревет и громыхает танковый клин… вдруг выезжает на окраину города… разбегаются из-под гусениц какие-то людишки… над дальними домами горят в небе бордовые буквы — МАСКАВ… торжествуя победу, танки с ревом проламывают первые стены… морщится во сне капитан, трет кулаком глаз… дико глядит на багровую тучу, обратившуюся в неверный свет ночника… а за окном: тра-та-та-та! бум-бум! га-га-га! ш-ш-ш-ш! ур-р-р-р-ру-у-у-у!..

— Что ж такое? — сказал он, приподнимаясь на локте и тряся головой.

— Спи, спи… — хрипло ответила Ира. — Строят чего-то. Спи…

…Что же касается художника Евсея Евсеича Емельянченко, то он поначалу долго не мог уснуть, потому что все думал о памятнике: о том, что ратийные филистеры погубили замечательный проект — ведь отлично можно было бы слепить руку на перевязи… нет аналогов… что ж плестись в арьергарде мирового искусства? И что Александра Васильевна совершенно напрасно подхватила идею мавзолея… строить мавзолей — это гораздо дороже, чем слепить перевязь… и что перевязь все-таки имеет отношение к искусству, а мавзолей — нет. Он все думал, думал, стал перебирать жизнь, судьбу… сон не шел. Ворочался с боку на бок, вспомнил, как лет двадцать назад его на несколько дней выпускали за границу края… Чего это стоило! скольких нервов! проверок! бумаг! анкет! клятв в преданности идеалам гумунизма!.. Всегда поражался: почему это в край приехать проще, чем выехать из него? Например, маскавичу в край — так это, говорят, пару месяцев всего побегать, чтобы визу получить, а вот попробуй из края! Но в конце концов включили в состав делегации… У него был план. Лелеял, вынашивал, специально для этого в гумрать когда-то вступал… И вот свершилось: он оказался в огромном, клокочущем, сказочном Маскаве… но вместо того, чтобы в первый же день ускользнуть от опеки и кинуться просить политического убежища, почему-то все колебался… робел… прикидывал… И ничего такого в итоге не сделал, — а через три дня сел в обратный поезд, с теми же рылами суконными в одно купе, анекдоты стал рассказывать, кретин… выпивать-закусывать… и ту-ту-ту-ту-у-у-у!.. Ах, как жаль, как жаль!.. Выпивал-закусывал — а жизнь-то мимо, мимо!..

Сердце ныло. Емельянченко вздыхал, ворочался, поднимался, пил воду, глотал таблетки. Во что превратили его, художника? Грудь болела, сердце стучало, жизнь прошла. В конце концов он кое-как задремал, но тут же вздрогнул от какого-то шороха и поднял голову.

Дверь была открыта, в коридоре тускло горел свет, а на пороге высилась человеческая фигура.

— Кто здесь? — шепотом спросил Емельянченко, не чувствуя страха.

— Не узнали? — негромко ответил человек.

— Товарищ Виталин! — радостно удивился Евсей Евсеич. — Проходите, проходите! Что же вы там у дверей!..