Отец не ответил, плотно сжав губы.

— Папа, дай мне пистолет. Пожалуйста!

— Не глупи, Мэриэнн, — резко бросил он и сжал рукоятки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Они ждали, но ничего не происходило.

Даже секунды будто замедлили бег. Бесконечное ожидание переполнял всепоглощающий страх. Видимо, отцом овладело то же невыносимое чувство, и он процедил сквозь зубы: «Выходи, покажись!» Однако то или тот, кто снаружи, не шелохнулся. Ни шороха, ни движения. Воздух сгустился от напряжения, и Мэриэнн почувствовала, как сдавливает горло. Дыхание перехватило, казалось, само время задохнулось вместе с ней. И по-прежнему ничего не происходило.

Похоже, слуги разбежались, и они с отцом одни. Наверное, отец подумал о том же, потому что искоса взглянул на нее и слегка качнул головой. Мэриэнн поняла: это знак молчать и не шевелиться. Она кивнула и увидела, что отец двинулся к двери… В тот самый миг она распахнулась. Отцовский пистолет выстрелил, наполнив карету оглушительным звуком, таким громким, что у нее заболели уши, а глаза заслезились от облака сизого дыма. Едкий запах заползал в ноздри, горло першило. Она привстала, но отец крепко схватил ее за руку и рывком усадил назад.

— Сиди на месте, Мэриэнн!

Тишина, наступившая после выстрела, казалась такой же оглушительной, как и он сам. Звенела в ушах и пробирала все тело до костей. Сквозь облако дыма она увидела тень в открытой двери и услышала негромкий хрипловатый смех.

Отец выстрелил в тень из второго пистолета и вылез из кареты. Снаружи послышался сильный удар о стенку рядом с дверью, карета затряслась, словно на нее упало что-то тяжелое. До Мэриэнн донесся стон, затем наступила полная тишина, от которой у нее упало сердце.

— Папа?!

Она пошарила в кармане на дверце кареты в поисках запасного пистолета, но отец пренебрег этой предосторожностью. Тогда она подобрала юбки и стала пробираться к двери. В отчаянном стремлении помочь отцу Мэриэнн не заметила, как наступила на бело-розовый свадебный букет. Меж тем дым рассеялся, и, когда она выпрыгнула из кареты, вся сцена отчетливо предстала ее глазам.

Лошадей распрягли. Кучера и грумов как ветром сдуло. Отец стоял, прислонившись спиной к карете, с белым как мел лицом, из уголка рта сочилась тонкая струйка крови, глаза, почерневшие от ярости, светились угрозой. Мэриэнн знала, что разбойник тоже здесь и в этот самый миг наблюдает за ней, но не могла взглянуть на него. Сердце бешено колотилось, кровь в жилах стыла от ужаса, хотя она понимала, что должна посмотреть в его сторону. Наконец, сделав глубокий вдох, чтобы унять нарастающий страх, она медленно направила взгляд туда, куда смотрел отец, на высокую темную фигуру разбойника.

Он был одет во все черное, длинный потертый плащ и штаны из оленьей шкуры. Кожа истертых башмаков местами потрескалась от времени и носки. Даже старые выношенные перчатки были черными. Голову покрывала старомодная треуголка, также черная. Под ней Мэриэнн увидела длинные нечесаные волосы цвета потемневшего красного дерева. Все эти детали она охватила мгновенно, одним лишь коротким взглядом, после чего ее глаза намертво застыли на темном платке, который скрывал нижнюю часть лица, исключая возможность опознания.

Мэриэнн вся сжалась изнутри, ноги задрожали. На мгновение ее взгляд задержался на куске темной материи. Затем, собрав в кулак все свое мужество, она медленно подняла глаза, и их взгляды встретились.

В его глазах не было жестокости, они горели теплым коричневато-медовым светом, а притягательный взгляд выражал твердость и силу. Мэриэнн не могла отвести глаз. Ее сердце замерло, по спине побежали мурашки. Был ли это шок, испуг, облегчение или все, вместе взятое?

— Что, черт возьми, тебе надо? — прохрипел отец.

Разбойник повернул голову, позволив ей отвести взгляд, только тогда она заметила в его руках два пистолета, направленные в грудь отца. Он улыбнулся в ответ. Она поняла это, хотя не видела его рта, скрытого под платком. Тем не менее он улыбался, но взгляд, обращенный к отцу, остался невеселым.

— Сейчас узнаешь, — произнес разбойник спокойным хрипловатым и очень тихим голосом.

— Ты пожалеешь о том дне, когда решился ограбить меня, мерзавец!

— Не думаю. — Он вскинул пистолеты.