Тетка Наталья. И что, все тридцать лет у тебя сердце-то бухало?

Дед Иван. Все тридцать лет.

Тетка Наталья. До чего ж вы, мужики, народ странный. Ох, странный. Ну подошел бы ты ко мне, ну отказала бы я тебе… А вдруг бы не отказала? Что всю жизнь тебе маяться, слаще что ли?

Дед Иван. (После паузы). А ты знаешь, что майор Шульц отпускал меня сегодня. Сказал, чтобы я шел на все четыре стороны и больше ему на глаза не попадался.

Тетка Наталья. Это за что тебе такая привилегия?

Дед Иван. Ты ведь знаешь, что я колдун?

Тетка Наталья. Конечно. Если старик в лесу месяцами пропадает, не бреется, не моется, взгляд у него безумный, то он колдун, кто же еще.

Дед Иван. Едкая какая. Вот, наверное, и люблю тебя за это. Но один раз, когда ты в горячке лежала, я тебя от смерти спас.

Тетка Наталья. Ты – меня?

Дед Иван. Да. Прихожу, смотрю – лежишь ты, прозрачная вся и жизнь из тебя быстро так утекает. Сотворил я над тобой заклятие-молитву, жизнь, растекшуюся по избе, всю по крупицам опять в тело твое вложил. А потом бабкам всем строго-настрого запретил рассказывать, что это я тебя от смерти спас. Бабки меня боялись, вот и не сказали тебе ничего.

Тетка Наталья. Вот как.

Дед Иван. Как-то раз ко мне в избу немцы зашли и вносят Шульца этого, раненного прямо в сердце. Партизаны его подстрелили. Немцы знаками мне показывают, что не успеют они его до фельдшера довести, помрет. Да я и сам видел, что через минуту другую Шульц на небеса отправится. Знаками же офицер мне показывает, что если я Шульца не спасу, то застрелят меня прямо сейчас, как собаку. Пулю я из сердца его довольно быстро вынул, травами напоил, так что через час наш майор, а он тогда еще капитаном был, очнулся. Очнулся и говорит, что, мол, старик, я тебе за то, что ты мне жизнь спас, окажу услугу одну неоценимую.

Тетка Наталья. А ты что, немецкий знаешь?

Дед Иван. Да нет. Шульц по-русски разговаривает лучше нас с тобой.

Тетка Наталья. Что-то не слышала я никогда.

Дед Иван. И вот сегодня отводит он меня в сторону и говорит, мол, долг платежом красен, и за спасенную его жизнь, он мне в ответ дарит мою. Беги, говорит, старик, а мы все отвернемся, будто не видим ничего.

Тетка Наталья. А ты что?

Дед Иван. А я что. Я подумал, как же я без Натальи жить-то буду? Раньше я жил, потому что знал, что увижу тебя тогда, когда в душе моей потребность такая родится. И от встреч этих счастье и Любовь во мне зреют. А без тебя жизнь моя пронизана будет тьмой лютой. Страшно мне стало. И решил я – лучше смерть, чем жизнь такая. Поклонился я майору в ноги и говорю, спасибо тебе палач немецкий за то, что добро помнишь, но смерть свою хочу с односельчанами встретить. Пожал Шульц плечами, и вот я здесь.

Тетка Наталья. Ванька. Да ты чего? Ты из-за меня хочешь жизни лишиться? Да убежал бы, раз возможность такая была. Ты чего?

Дед Иван. Что-то во мне, Наташка, что-то настоящее любит тебя, не тело твое, я ведь тебя и маленькой любил и сейчас люблю, а что-то настоящее в тебе, вечное. И эта Любовь смеется над смертью непроходимой, смеется…