Тетка Наталья. Не твоя, во-первых. А во-вторых – нормальная. Это ты – мелкий.

Дед Иван. Вот и по росту моему прошлась едким языком своим. А давай все-таки я тебе расскажу, как любил я тебя и люблю. С Богом ты еще наговориться успеешь. А со мной, может, в последний раз разговариваешь. Тем более может же быть у меня последнее желание, перед смертью?

Тетка Наталья. Это ты не ко мне. Это – к иродам за дверью.

Дед Иван. Наташенька! Ну, пожалуйста, голубка. Ну, послушай.

Тетка Наталья. Давай, давай, пой, голубчик.

Дед Иван. (После паузы). Я же тебя первый раз пятилетней увидел. Подошла ты ко мне и говоришь, мол, дядя помоги мне крепость из песка построить, пойдем к речке. А мне хоть и пятнадцать лет, забыл я все, и не помня себя пошел с тобой к речке, а ты идешь такая вся за руку меня за собой тащишь. Потом мы до вечера замки эти из песка строили. Вся деревня надо мной смеялась тогда, говорила, мол, жених – дурачок, а невеста – соплячка малая…

Тетка Наталья. Это я помню, кстати.

Дед Иван. Потом меня отец на заработки в город отправил. И я несколько лет в городе отработал. О тебе и думать, естественно забыл. Вернулся я в деревню, как выяснилось ненадолго. Иду по лесу, Вижу – ты с подружками навстречу идешь, совсем еще девушка-подросток. Глаза – голубые-голубые, душа – чистая-чистая. Остановился я, оторопел, ты давно прошла уже, а я все стою, с места сойти не могу. Понял я в тот час, что ты единственная на Земле, любимая. И никто мне не нужен больше… Потом во флот меня забрали, война началась. Много я всего пережил. И если бы не ты, не воспоминания о тебе, погиб бы я на войне той, сгинул бы в океане страшном, гадами морскими объеденный. После войны мне в революцию поиграть захотелось, связался я с марксистами разными в Москве и – закрутилось. Так бы, наверное, не вернулся я в деревню нашу, стал бы видным революционером, но поймали меня агенты жандармские, стали бить-убивать не на страх, а на совесть, только вывернулся я и убежал переулками кривыми московскими. Так и вернулся я в деревню нашу. И увидел тебя… А ты помнишь, как сидели мы на празднике, я на гармошке играл, а ты мне голову на плечо положила?

Тетка Наталья. Нет.

Дед Иван. А помнишь, как ты мне кувшин молока подала, когда меня жажда мучила?

Тетка Наталья. Нет.

Дед Иван. А помнишь, как шутили, смеялись тогда на сенокосе?

Тетка Наталья. Нет. С чего мне глупости такие помнить?

Дед Иван. А потом появился Ванька, тезка мой. Да.

Тетка Наталья. Да. Вань. Мужа моего ты никогда не любил.

Дед Иван. А чего мне любить его, если он горлицу мою в клетку простую души своей недалекой посадил, если ты в клетке этой чахнуть-вянуть на глазах начала. Ведь не любила ты мужа своего, по-настоящему свято не любила. Так по бабьи…

Тетка Наталья. Не надо Вань. О покойнике нехорошо. И любила я его, неправду говоришь ты. После него не было у меня никого. Так одна всю жизнь и прожила.

Дед Иван. После смерти-то Ивана твоего. Нехорошо это конечно. Но подумалось мне. Вот теперь надо бежать к Натальюшке моей, падать на колени и просить ее, чтобы замуж поскорее за меня вышла…

Тетка Наталья. Чего ж не прибежал?

Дед Иван. Как тебя увидел, так плохо моему организму стало, ноги подкосились, жар по всему телу, сердце бухает, как у зайца. Вот так. Такая Любовь.