— Без нее было бы точно так же, — грустно улыбнулся Эвальд. — Несправедливость, неточность, недочеты — это сопровождает людей всегда, какие бы гении ими ни правили.

Хор промолчал, с интересом наблюдая за приоткрывшейся на миг серьезной стороной этого человека, которая проявилась и после исполнения той грустной песни. Нет, Эвальда Мистераля он не мог назвать ветреным везунчиком, откладывающим в сторону серьезность жизни.

В дверь постучали.

— У нас уже все готово, — объявила с улыбкой Хемена. — Совместное вдохновение творит чудеса, а вам придется сейчас петь. — Она бросила взгляд на мольберт. — Опять за свое взялся — и опять скрытничаешь? Что ж, я вижу, что столица тебя не поменяла. Идем. Знаешь, Хор, — обратилась она уже к гостю, — Эви в Грозовом Мире постоянно творил подобную красоту, изображая окружающих людей в одному ему понятном ключе. Силуэты и россыпи цветов — никакой конкретики, одна только абстракция.

— Это был мой портрет, — усмехнулся Хор.

— Тогда поздравляю тебя с тем, что ты сам его испортил, — пожала плечами Хемена.

Они втроем вышли к довольным Илане и Алексису, хотя последний, кажется, стеснялся ещё больше, чем раньше. Они ещё немного поспорили, кто первый представит свое творение, и в итоге начала Илана, продемонстрировав всем изящный угольный набросок женской фигуры, рождавшейся из струй водопада. Следующим выступил Алексис.

Там, где струи воды так шумны, так дерзки,

Родилась из их брызг дева бурной реки,

Дочь божественной силы, волшебной руки,

Что в тиши совершенства творила мазки.

Мне увидеть её красоту довелось:

Чудо-платье из волн и разливы волос,

И журчанье воды из её губ лилось,

И сияли глаза, не вмещавшие слез.

И игралось в волнах дикой речки дитя,

Провожала весну, с теплым ветром шутя,

И не знала о боли, о жгучих смертях,

И не билась ни разу у горя в когтях.

И во льду застывала холодной зимой,