– Да хули им этот Конь, Мухалыч, – презрительно фыркнул Витька. – Смотри, Ахмет, решишь отмахиваться, можешь на меня рассчитывать.
– Не, Вить, рано еще кипешить. Может, еще не так все херово. Ладно, значит, так. Бросайте на хер эти полы, щас пойдем за нашей пушкой. Мухалыч, ты помнишь, на четвертом плиты валялись, ну, газовые эти, старинные? Ты их не скинул, часом? Э, Мухалыч! Ты че скис-то?
– Ахмет, ты знаешь, я, пожалуй, все. Отработал я свое у тебя. Пошли, отдашь мне, че там полагается, да пойду я.
– Мухалыч, ты че? Хуйня все это, пробздится! Че ты напрягся-то?
– Не, Ахмет. Мне эти дела на хер не нужны. Пробздится – пожалуйста, а пока – не.
– Ну, смотри. Не маленький, че тебя уговаривать. Дуру-то поможешь наверх затащить?
– Да помогу, че не помочь-то…
– Вот это я понимаю, Аппарат… – восхищенно выдохнул Витька, охлопывая лоснящуюся жилистую тушу НСВ. Полутораметровая дура неловко вцепилась струбцинами в края двух старых газовых плит, хищно глядя на площадь перед ДК. – Это он на сколько херачит?
– Да я че, пулеметчик, что ль. Я из него ни разу не стрелял, видел-то и то несколько раз. Но, помню, на сколько видишь – на столько и лупит.
– У, бля, это ж че, на километр по прямой сможет?
Как трехлинейка?[73]
– Думаю, курит твоя трехлинейка в сторонке. Все ж двенадцать и семь, да ствол – вон, смотри, больше метра. На километр, наверное, только пушка может. Бля, вечереет уже, смотри-ка… Эт сколько мы с ней проеблись? Три часа? Четыре?
– Да не меньше. Слушай, а ты в самом деле собрался, по этим-то? Если че?
– Честно – не хотелось бы. Кровь, она штука такая, стрельнуть легко, а отвечать вот… Но, если буровить начнут – против лома есть приема. Вон она у нас какая, приема-то, дудухнет – я думаю, Вить, даже поверх голов им хватит обосраться, больно уж она по-взрослому дудухает.
Дождавшись полной темноты, Ахмет рысцой сквозанул к Пентагону. Караулы у Пентагона вели себя как пионеры в тихий час – на службу было положено накрест. Курят, ржут чуть ли не в голос. Ахмет предполагал нечто подобное, но действительность оказалась заваренной малость погуще – к примеру, на главном входе вообще никого не было. Подобравшись вплотную, Ахмет сделал рывок и встал спиной к входной двери, потянулся, закурил, изображая только что вышедшего и стараясь уловить, нет ли среди доносящихся из вестибюля голосов знакомого. Нет. Ну и ладно. Бросил почти целый бычок, вошел, сразу направившись к сидящим за низеньким столиком. Двое, незнакомые, не из патрулей – типа блатные, значит. Сидят, в нарды играют, волыны на кресло сложили.
– Здорово, товарышши военные.
– Те че тут надо? – с ходу начал буровить тот, что помельче. – Все вопросы днем! Будешь тут на ночь глядя шарахаться, дошарахаешься – кто-нибудь подстрелит, ясно? Давай, топай, топай.
– У меня информация для Худякова, – многозначительно приглушил голос Ахмет, рассчитывая проехать на остатках субординации. Прокатило.
– А-а-а, да ты стукачок у нас! Ну, тогда иди вон там стань, придут за тобой, – протянул коротышка и принялся спорить с напарником, кому идти звать дежурного.