– Ничего. – Конь устало поднялся, подошел, шаркая, к тумбочке с чайным припасом, давая понять, что зла не держит и хочет поговорить без спешки. – Ничего, сапер. Меня, бывало, не так еще мордовали… Чай будешь? …когда на полковом… ну, неважно. Ни за хуй, понял? Четыре дня, в прокуратуре гарнизонной… Рыла, бля. До сих пор как живые стоят – только глаза закрыть… На, осторожно, горячий.
Посидели, хлюпая горячим чаем – тогда еще настоящим.
– Николай Сергеич. Я чем могу?
– Торопишься? А, ты ж дома не был еще, у тебя ведь жена… – оборвал сам себя Конь, но Ахмет про себя достроил фразу за него – «живая».
– Да заезжал я уже домой. Я это не к тому, что «давай быстрей че надо и отъебись». На полном серьезе – могу чем-то помочь?
– Можешь. Я тебя зачем позвал – хочу твою версию услышать. Во всех, сам понимаешь, деталях. Что доложат – это одно, а живой разговор ничем не заменишь. Согласен?
Ахмет согласился и тщательно описывал события больше двух часов. Конь часто останавливал, уточняя по ходу, возвращаясь к некоторым моментам и тщательно их препарируя. Что-то даже черкал. Наконец отпустил:
– Ладно, беги к своей… Утром сюда, клешню покажешь начмеду. Как закончишь чиниться, подходи. Еще вопросы остались. Все, давай.
Едва не забыв забрать на входном посту свой новый пистолет, Ахмет поплелся по сугробам ночной Тридцатки. После двух этих веселых деньков мертвый город ощущался едва ли не родной кухней.
Поутру, разобрав и спустив в подвал свои сокровища, Ахмет понесся в Пентагон выбивать обещанное по горячим следам. Прикинув ситуацию, просьбу Коня подойти чего-то там поуточнять решил проигнорировать – весенний день год кормит.
– Здорово, Ахметзянов. – Командуя погрузкой, Ахмет умудрился под вечер нарваться на Конева, столкнувшись нос к носу в вестибюле Пентагона. – Ты что, нюх потерял? Охуел сего числа?! Я, бля, кому сказал зайти? Ты смотри, а то сейчас дам команду обратно разгружать. Ишь, разошелся! Грузит тут, понимаешь, апельсины бочками!
Конев, видимо, куда-то собрался – бушлат затянут портупеей, сзади охрана, у дверей фырчит «уазик».
– Здравжла. Товарищ полковник, ничего сверх списка. И то еле выгрыз у вашего скупердяя.
– Давай увози, кулачье отродье, и ко мне. Я буду через час, чтоб ждал в предбаннике.
– Есть, тащщполник.
Глава 5
Разговор с Коневым не получился. Как Ахмет и предполагал, Конь позвал его работать, налаживать общую жизнь в новых условиях. Будучи человеком благородным, он мерил людей по себе, и будь люди хоть на йоту такими, как он, – все бы сложилось, сто пудов. Ахмет же, не умея сформулировать смутно ощущаемые принципы, на его взгляд лишающие затею Конева каких-либо перспектив, вяло отбрехивался, понимая, что выглядит – да и является, чего там, – эдаким туповатым трусом. Ему было стыдно – непонятно от чего конкретно, но уши горели в течение всего разговора, и слова подбирались самые неподходящие. Словно вялые слизни, они масляно шлепались на стол, сползаясь в отвратительную кучу лжи – хотя ни слова неправды Ахметом сказано не было. Конь, поняв, что все бесполезно, унижаться не стал. Отпуская Ахметзянова, он даже ввернул какую-то шуточку и велел через неделю явиться за обещанным продуктовым гонораром; только смотрел уже как-то иначе, какими-то помертвевшими глазами. Ахмет понял: Конь вычеркнул его из какого-то важного списка, для Коня он умер.
Годом позже, когда новые коневские помогальники завалили его и попилили немалый общак, Ахмет, бродя по трещащему от мародерских монтажек Пентагону, признался сам себе – судьба тогда давала ему шанс. Пусть даже он был прав и никаких перспектив в самом деле не виделось, но у него лично шанс был – встать рядом с достойным человеком за достойное дело. Даже умереть – но по-человечески, а не огрызаясь, как хомяк из норы
А тогда он несся домой, не замечая сугробов, – ведь так преуспел! Ему даже пришлось присоединить еще пару комнат – кладовка разрасталась, радуя его сердце. Почти весь март мело, и Ахмет, никуда не вылезая, колотил стеллажи, заливал полы в подвале, собирал и отжигал известку. Работа была в радость – на ближнем горизонте не маячило ни одной серьезной угрозы.
Наметившаяся весна заставила его плотно заняться домом в целом. С первыми оттепелями Ахмет обошел весь десяток квартир, где еще жили. Где по-хорошему, банкой давно забытой тушенки, а где и пинками выгнал всех способных к труду на «субботник». Поработав, люди переменились – совместная работа, похоже, избавила их от постоянно гнетущего страха, и они заметно повеселели. Дом от чердака до подвала был тщательно очищен от хлама и неожиданно многочисленных бесхозных трупов. Находили их в основном в постелях, только одну бабку срезали с веревки в красиво заросшей инеем ванной. Окончив работы, Ахмет, нащупывая в кармане гранату, обратился к присутствующим с речью: