– Жалко, этот уже стынет… Я бы напросился послушать, как он на ТАПе визжит…
– А с чего ты взял, что стынет? Живой он. Мы с ним еще пообщаемся, как отойдет. Главное, донести. На, кстати, тебе от него наследство. Или трофей, – невесело усмехнулся Максимыч, протягивая кобуру с АПБ.
Привели продрогшего до синевы Алика. Едва отогревшись, бедолага рухнул где сидел.
– Сколько спать можно, Максимыч? Когда назад? – наивно спросил Ахмет, и впрямь подзабывший армейский разговорник. Заслуженно нарвался:
– Спи сколько хочешь, а к сумеркам выходим.
Удивительно, но вырубающемуся на ходу Ахмету еще хватило сил сообразить, что спать у костра возле сумки с азидом[71] довольно легкомысленно. Еле переставляя ноги, он заставил себя отнести к ящикам капсюли-детонаторы и аккуратно разложить по пеналам.
Солнце садилось, к лесу протянулись три свежие расходящиеся лыжни.
– Готовность доложить! Старшие, не слышу! Все, пошли!
Над лесом гулял верховой ветер, осыпая лыжников сбитым снегом. Идти, несмотря на одну палку, было легко – туда шли в гору, да с грузом. Сейчас же он непринужденно скатывался налегке с невысоких холмиков и даже находил в марше некоторое удовольствие. У моста ждали те же самые «Уралы». Ахмет внагляк залез во второй, к Максимычу, картинно помахав перемотанной рукой. Расчет на посидеть и повымуживать еще что-нибудь не оправдался: Максимыч был здорово напряжен, а перед Пыштымом вообще выгнал из машины, посадив с собой одного из своих.
Пришедшие «Уралы» никто не встречал, но некоторая суета во внутреннем дворе Пентагона все же образовалась. Понимая, что его, самое большее, через час-полтора посадят на допрос, Ахмет предпринял некоторые шаги. Недешево договорившись с водилой, он организовал перемещение избранных ящиков в кузов «Урала» и отправился проведать жену.
Выделенные охранники оказались нормальными парнями и, перекидав прибывшую поклажу, все вместе отправились обратно. Ахмет опрометчиво пообещал жене скоро быть и хлопнул дверцей «Урала».
Его допрашивали весь день, до темноты, пообещав сводить в санчасть заделать культи. Не сводили. Пожрать, конечно, тоже не дали. Он описал во время перерывов между допросами все, что помнил, – письменно. Не помогло. Листки тотчас куда-то делись, и никто не знал – куда. Наконец, когда терпение его лопнуло окончательно и он, заорав слова, которые здесь просто не привести[72], разбил об пол симпатичное офисное креслице, его препроводили к Коню.
– Ну, здорово, сапер.
Заебанный до предела сапер молча плюхнулся на первый попавшийся стул.
– Бля, я че вам тут, малолетний пре…
– Ма-алчать! – грохнул Конев, едва не закашлявшись.
Подняв на Конева взгляд, Ахмет поразился усталости, скомкавшей жесткие черты Коня и налившей мутной кровью его белки. Конь выглядел как только что подавивший путч диктатор – «пистолет в нагаре, сапоги в крови». Кем, собственно, и являлся. Представив, какой сегодня денек выпал этому человеку, тут же переобулся и втянул обратно толпящиеся на кончике языка претензии.
– Простите, товарищ полковник. Готов ответить на все вопросы.
– Ладно, ладно. Что, замурыжили мои?
– Не без этого.