Следователь Константин Телицын шел по коридору Одинцовского отделения милиции. По дороге ему попался дежурный, который вел двух парней лет шестнадцати.
– Что натворили? – спросил он у коллеги.
– Как обычно, водить учились, – хмыкнул дежурный, который был лет на пять старше задержанных.
Подростки выглядели насмерть перепуганными. Похоже, они только сейчас осознали, что их вчерашняя выходка может обернуться реальным сроком.
– Мы у дяди Сережи одолжили, он наш знакомый, это не угон, – заныл один из задержанных.
Телицын повернулся к оперативнику и как можно мягче попросил:
– Отпусти их, а? Пусть машину «дяде Сереже» вернут и полы у нас помоют. Зачем им жизнь портить, а нам бумажки писать?
– Работа такая. Машины нельзя угонять. Мы так всех отпускать будем, – возмутился оперативник.
Телицын раскрыл папку на странице с фотографиями трупа и показал оперативнику:
– Вот наша работа, а они пусть полы помоют. – Оперативник скривился при виде обезображенных тел и убрал руку с плеча одного из парней. – Ребят, с вами никто из взрослых не пытался заговорить? Угостить не предлагал чем-нибудь? Ни про кого ничего странного не слышали?
– Странного? – переспросил один из подростков.
– Взрослый мужчина, который искал общения с детьми. С татуировкой, может… – Телицын не знал, как описать того, кого ищет. Человек, который истязает и пытает подростков? Вряд ли они такого видели.
– Фишера, что ли? – засмеялся второй горе-угонщик. – Если бы мы Фишера видели, то сейчас бы с вами не разговаривали. Он живыми не отпускает.
– Фишера, да… Если что необычное случится, приходите, – напоследок сказал Телицын. Мальчишки переглянулись и наперегонки бросились к выходу.
– Скажут они, конечно. Ты для них – враг. Врагам не сдают, – пробормотал оперативник.
Следователь кивнул коллеге и направился к своему кабинету. Через полчаса должен был прийти свидетель, и нужно было освежить в памяти подробности дела пятилетней давности.
Дела об убийстве подростка возле станции Катуар, о чудовищной расправе над мальчиком, поехавшим за березовым соком, и о недавно найденных останках в Звенигородском лесничестве стоило объединить. По крайней мере, по всем признакам стиль убийцы был очень похож.
В то же время судмедэксперт заявил, что в последнем случае труп, скорее всего, был привезен из другого места, так что формально здесь другой почерк. Впрочем, сомнений в том, что это дело рук того самого Фишера, про которого уже говорили абсолютно все, практически не оставалось. За последние несколько месяцев следователь изучил добрую сотню справок и отчетов, допросил дикое количество не связанных с делом людей. Никакого жаргонного значения у слова «Фишер» не было, никого с такой кличкой в уголовном мире не знали. Согласно отчету, в СССР проживало несколько сотен человек с такой фамилией, но никто из них не подходил под описание, данное юным свидетелем, видевшим предполагаемого убийцу, и никто не имел возможности находиться в Одинцовском районе на момент совершения преступлений.
Дошло до того, что стали проверять шахматные клубы, так как в них всегда был хотя бы один человек с кличкой Фишер в честь знаменитого гроссмейстера. Чем дольше длились все эти метания, тем понятнее становилось, что искать в этом направлении нет никакого смысла. Преступник явно тяготел к мальчикам, поэтому следователь поручил паре оперативников посетить все места в Москве, где собирались любители юношей, но и это не принесло результата. Стало понятно, что нужно начинать все с самого начала, с Андрея Нестерова, которого пытались повесить в лесу пять лет назад. В то время все списали на местного дурачка Голышева, который к тому же «удачно» бросился под поезд. Но еще тогда Телицын сомневался в том, что большой неуклюжий мужчина с наивным и перепуганным лицом виновен. На тот момент картинка складывалась идеально: пострадавший – жив, убийца – мертв. Чего еще желать?
– К вам можно? – послышался тихий скрипучий голос. В дверях показался высокий красивый молодой человек лет восемнадцати. Его внешность контрастировала с голосом умирающего старика, которым он разговаривал.