– Почему Гузик не есть служить в Красный армия?

– Его хотели забрать, но он на хуторе у родственников спрятался. А когда вы пришли, вернулся в город.

Мы с Медынцевым обменялись взглядами, после чего я с наигранным безразличием заявил:

– Гут, карашо еда. Теперь ми спать, ви есть нам стелить кровать.

Ну а куда деваться, приходилось играть роль наглых оккупантов. Нам постелили в горнице, а женщина с детьми уединилась в дальней комнате. Мне предстояло спать на хозяйской кровати, чувствуя себя настоящим захватчиком, а майору было предложено провести ночь напротив меня у другой стены на маленькой тахте, почти на уровне пола. Но перед сном он, будучи всё-таки соображающим в технике человеком, немного повозился с машиной, проверяя уровень масла и утрясая прочие технические моменты. А я тем временем с наслаждением стащил с ног хоть и слегка разношенные, но всё-таки жмущие мне сапоги. Поморщился, уловив исходящее от носков амбре, затем вспомнил, что в портфеле у убиенного майора были запасные, и решил, что утром надену их, а перед самым сном не без чувства внутреннего стыда попросил хозяйку постирать вонючий элемент туалета.

Когда в доме наконец установилась тишина, Медынцев шёпотом спросил:

– Ефим Николаевич, вы спите?

– Нет ещё, а что?

– У меня всё никак эта Мария из головы не выходит и этот её начальник, Гузик. Какая сволочь, бабу под себя положил, угрожая её с детьми немцам сдать. Так бы и придушил паскуду.

– Согласен, сволочь он распоследняя. Только ведь их судьбы сейчас между собой переплетены оказались. Придушишь Тузика – эту Марию с детьми и впрямь немцам сдадут, а дом спалят к чёртовой матери. Он хоть и гнида, но что-то вроде её охранной грамоты, а больше ей держаться здесь не за кого. Опять же, детей кормить чем-то надо.

– Это точно, детей не бросишь, – вздохнул майор и замолчал, задумавшись о чём-то своём.

Я повернулся на бок и под далёкое пение цикад постарался отключиться. Однако всякие мысли роились в моей голове, не давая нормально уснуть, и, прежде чем провалиться во тьму забытья, перед моим мысленным взором промелькнул образ Вари.

Видно, неспроста промелькнул, потому что дальнейшие события, хоть и могли на первый взгляд быть плодом бурной фантазии какого-нибудь дешёвого беллетриста, но случились в реальности. Но обо всём по порядку…

Утро началось с доедания вчерашней разогретой в печи каши и с парного молока, за которым хозяйка специально сбегала к соседке. Настроение у меня после вынужденной исповеди Марии было довольно мрачным, да и майор всё больше хмурился. А когда наша скромная трапеза подходила к концу, на пороге возник Гузик, сияющий, словно начищенный самовар.

– Доброго утречка вам, герры! Как спалось?

– Geh weg, der wiistling! – буркнул я, будучи уверенным, что вряд ли Гузик знает, как по-немецки звучит «развратник».

Судя по выражению лица Медынцева, тот тоже не понял, что я произнёс после того, как сказал на немецком «Пошёл вон», но догадался, что что-то не очень хорошее.

– А я похвалиться зашёл, – продолжал как ни в чём не бывало улыбаться начальник управы. – Нынче ночью мои люди партизанку поймали. Может, желаете посмотреть?

– Партизанен?

Мы с майором переглянулись. Конечно, обмениваться мыслями мы ещё не научились, но какие-то эмоции друг друга улавливали, и в этот раз, похоже, Василий Карпович думал так же, как и я.