— Тогда, — сказал Кан, складывая бумагу и кладя ее в карман, — я сохраню этот документ в материалах следствия. Вы свободны.

Грейс покраснела до корней волос:

— Вы не верите моим признаниям?

— Ваш поступок был правомерен, — просто сказал Кан. — Правосудие вас оправдает, но заставит страдать. Лучше вас от них избавить. Все считают убийцей Августа вашего сводного брата. Я думаю, он не будет возражать…

— Я хочу процесса, — сказала Грейс. — Я хочу объявить о том, что сделал со мной мой отец.

На этот раз Кан ударил кулаком по столу и твердо сказал:

— Хватит ходить вокруг да около. Самые могущественные люди Нью-Йорка не хотят, чтобы правда об Августе Корда вышла на свет. Они сделают все, чтобы заставить вас замолчать. Они объявят вас недееспособной и всю жизнь будут держать под замком.

— Вы боитесь, инспектор? — спросила Грейс, с вызовом глядя на него. — Я — нет.

— Напрасно. Вы останетесь в живых, только если завтра газеты напечатают, что к вам вернулась память и вы подтверждаете, что убийцей вашего отца является Джон Менсон.

Грейс промолчала — она не изменила своего мнения, но аргументов ей не хватало.

— Доктор Фрейд, — Кан был непреклонней, — я прошу вас проводить мадемуазель Корда домой. Я вызову машину. Мы будем охранять вашу комнату до тех пор, пока не уверимся, что ваша жизнь вне опасности.

Фрейд отвел инспектора в сторону.

— Зачем вы заставили ее написать признание, если хотели освободить?

— Это наши гарантии в борьбе против Клуба. Пока у нас есть этот клочок бумаги, на котором она своей рукой написала, что ее отец насильник и преступник, они ничего не смогут с нами поделать.

— Спасибо, — сказал Фрейд.

— Не благодарите меня. Вы правы: мы еще не знаем правды. Корда, быть может, не убивал, и опасность нависла не только над Грейс. Мы с вами тоже находимся под ударом.