— Поводок, — со знанием дела произнес Морис и, скривившись, непроизвольно потер шею, — вы забыли, сколько вам позволено находиться вне дома?
— Не забыла, — покачала я головой и сунула в руки Лиама горшочек, — не забыла, милый Морис. Просто кое-кто сократил мое время.
Поднявшись на ноги, я столкнулась взглядом с любопытной лисичкой. Она высунула мордочку из своего мешка и сейчас старательно изучала мир.
— Мы поспрашивали, — Лиам сощурился, — вы живете здесь несколько лет. Лечите людей и деньги берете разумные. Вы не похожи на преступницу.
Вместо ответа я коснулась своих губ указательным пальцем. Мол, помни о моей неспособности объяснить.
— Ничего нельзя сделать?
— Я засекла время — два часа. Этого хватит.
Думать о том, что мой утлый мирок стал еще меньше не хотелось. А потому, потрепав лисят по макушкам, я медленно побрела в дом.
— Возьмите булку и молоко, — коротко бросила я, — и посидите в саду. Или в своей комнате. В общем, не на кухне. Сейчас я планирую мрачно цедить кофе, ругаться с портретом старого шпиона и цедить крепкий черный кав.
Кав, зерен которого осталось на четыре кружки. Увы, сюда этот пока еще непопулярный напиток никто не привозит. Этот-то мешочек мне попался совершенно случайно! Потому я и растягивала удовольствие, позволяя себе чашку кавы лишь в самые отвратительные дни.
Портрет все так же молчал. Но следил — глаза так и бегали.
Я обратилась к нему первой:
— Уже заложил бургомистра? Когда ждать смену мелкой власти?
Аромат кавы дразнил ноздри и я, прикрыв глаза, жадно принюхалась. С первым глотком придется немного повременить — горло саднит слишком сильно, магия еще не справилась с повреждениями.
— Я думал, что он заберет детей в столичный приют, — проронил вдруг старик. — Ты опасна для них.
— Они никому не нужны, — повернувшись спиной к портрету, я наблюдала за садом.
И детьми, которые делили булки. Делили и ссорились — каждый пытался всучить другому бОльшую порцию.
— Они нужны только друг другу, — поправила я себя. — И их хвостатым ротозеям-родителям.
— Если кости взрослых лис не пошли на какой-нибудь мерзотный декокт, — усмехнулся портрет.
— Ты сегодня особенно противен, — я повернулась к нему. — И говорлив.