Огорчало его разве что отсутствие перспективы близкой победы. Движение насчитывало сотни сторонников, но все-таки этого было мало, чтобы оторвать Малороссию от остальной России. И Антонович сделал ставку на внешние силы. С 1880-х годов он уповает на завоевание малорусских земель Австро-Венгрией, строит свою деятельность в расчете на войну.
Примечательно, что в то же время Владимир Бонифатьевич заявлял о неспособности малорусов к строительству самостоятельного государства. Вторжения австрийских и союзных им германских войск в Малороссию вождь украинофилов желал не для достижения независимости края, а для присоединения к находившейся под властью австрийского императора Галиции.
Стоит заметить, что в Галиции доминировали тогда поляки и, следовательно, присоединенная территория попала бы под их полную власть. Кстати, Антонович много постарался для заключения союза между галицкими украинофилами и польскими партиями. Спустя годы, откликаясь на смерть Владимира Бонифатьевича, еще мало кому известный Симон Петлюра упрекнет покойного в том, что пролоббированный им союз принес выгоду полякам, а не украинцам. Дело, однако, в том, что Антонович и трудился на благо не украинцев, а поляков, с которыми, в действительности, никогда не порывал. Украинофильство интересовало Владимира Бонифатьевича не само по себе, а исключительно как русофобский проект.
С той же целью вел он работу в университете. И относился к учащейся молодежи в соответствии со своими политическими предпочтениями. Как-то один из его студентов (Дмитрий Багалей, впоследствии известный историк) попался на плагиате. Антонович не просто замял скандал. Он стал мстить разоблачившему плагиатора молодому ученому Ивану Линниченко. В связи с этим можно упрекнуть Владимира Бонифатьевича в недобросовестности. Но, опять же, надо помнить, что готовил он, прежде всего, не историков, а пропагандистов самостийности. И воспитал целую плеяду учеников. Самый известный из них – Михаил Грушевский. Сочиненная последним «История Украины-Руси» являлась в своей основе перепевом подпольных лекций Антоновича. Об этом свидетельствовали люди, также посещавшие те лекции.
Как мог, приближал Владимир Бонифатьевич миг крушения Российской империи. До счастливого для себя момента он не дожил, скончался в 1908 году. Но усилия его не пропали даром. Между прочим, кое-что из идейного наследия Антоновича актуально и теперь. Он ратовал за переориентацию Малороссии на Европу (ныне это называется «евроинтеграцией»). Переориентацию не только в политическом, но и культурном отношении. Русскую литературу Владимир Бонифатьевич считал вредной для малорусов, призывал их читать произведения любых европейских писателей, только не русских.
Если вспомнить, что после 1991 года на Украине из школьной программы исключили русскую литературу (а во многих школах и русский язык), то следует констатировать: образовательная политика независимой страны пошла по пути, указанном Антоновичем. Как тут не вспомнить слова, сказанные по адресу другого Владимира – Ленина: «Он умер, а дело его живет». К Антоновичу эта фраза тоже подходит.
Закарпатский просветитель Иван Сильвай
И этого общественного деятеля, писателя, просветителя ныне на Украине основательно подзабыли. Позволю себе предположить, что и на малой родине – в Закарпатье – знают о нем немногие. Между тем, когда-то он был широко известен за пределами родного края. В самой же Угорской Руси во второй половине XIX века являлся самым читаемым автором. Надо бы вспомнить его имя – Иван Антонович Сильвай.
Родился он в провинциальной глуши – небольшом горном селе Сусково, 15 марта 1838 года. Угорская Русь в то время входила в состав Австрийской империи, исторически же считалась землей Венгерского королевства. Отец будущего выдающегося деятеля служил сельским священником, но по происхождению принадлежал к дворянскому роду. Был он человеком образованным, увлекался античной литературой, в оригинале читал Цицерона, а произведения Вергилия и Овидия знал практически наизусть.
Иван оказался последним ребенком в семье. И единственным сыном (кроме него у священника росли две дочери). А потому-жизненная дорога его была предопределена изначально: следовать по отцовским стопам.
К духовной карьере мальчика готовили с юных лет. Отец занимался с ним языками – латинским (тогдашним официальным) и церковно-славянским (языком богослужения). Считая, что занятия музыкой облагораживают сердце (качество, немаловажное для священника), Антон Сильвай учил сына игре на скрипке и флейте.
Значительную роль в воспитании играла и мать ребенка. Она была превосходной рассказчицей, знала множество интересных историй. Наверное, именно ей Иван обязан первоначальным развитием творческих способностей, позволивших ему впоследствии стать известным писателем.
Детство Сильвая пришлось на бурные годы. В 1848 году в Венгрии вспыхнула революция. Через Закарпатье, преследуя друг друга, то и дело передвигались отряды повстанцев и правительственных войск. Огромное впечатление на мальчика произвел приход в край русской армии, направленной Николаем I по просьбе австрийского императора для подавления восстания.
«Москалей» в Закарпатье ждали со страхом. Венгерская пропаганда уверяла, что они беспощадны и кровожадны, обликом похожи на диких зверей, опустошают все вокруг как саранча и питаются живыми младенцами. Поэтому, когда в Сусково пришли первые вести о том, что пришедшие совсем не звери и даже разговаривают на понятном языке, таким известиям не поверили.
Однако очевидцев, непосредственно общавшихся с русскими солдатами, становилось все больше. «Все они твердили одно, что они свободно разговаривают с москалями и без затруднения понимают их язык» – вспоминал позднее Сильвай.
Наконец, и сам он увидел издали русскую воинскую часть, расположившуюся на привал. А после того, как выяснилось, что царская армия местных жителей не грабит, не обижает (в отличие, между прочим, от австрийских правительственных и венгерских революционных войск), Иван вместе с отцом решился сходить в русский лагерь.
«Мы в самом деле убедились, что за исключением очень немногих слов понимаем речь московскую, – напишет он потом в мемуарах. – Воины охотно пускались в разговор с моим отцом и, как узнали, что он священник – относились к нему с почтением и называли батюшкою».
Собственно, с тех пор и стало пробуждаться в юном сердце чувство принадлежности к великой русской нации. Тем более, что обстоятельства этому благоприятствовали. В Ужгородской гимназии, где учился Иван, по инициативе крупного угрорусского общественного деятеля Адольфа Добрянского, особый упор делался на изучение русского языка как общего культурного языка для всей Руси (Угорской в том числе).
И в дальнейшем, продолжая обучение в чужих краях – румынском Сатмаре, венгерском Пеште – Сильвай ощущал себя русским, углублял познания в русском литературном языке и отмечал, что для угрорусов-интеллигентов «за малыми изъятиями это совершенно родной язык». Окончательно он убедился в том после знакомства с произведениями Николая Гоголя, когда удостоверился, что языком гоголевских повестей можно рассказывать и о жизни угрорусов. Вместе с тем, хорошо владел Сильвай многими другими разговорными языками – немецким, словацким, венгерским (на последнем он даже пробовал писать стихи).
По окончании Центральной духовной семинарии при университете в Пеште, Иван Антонович женился, принял священнический сан. Его ожидала, в общем-то, заурядная духовная карьера – с переходом (если повезет) из менее богатого прихода в более богатый. Однако сам Сильвай являлся незаурядным пастырем. Он не замыкался в стенах храма – изучал историю родного края, писал краеведческие работы, собирал фольклор.