Со стен свисали экстремально грязные обшарпанные обои, а под ними водились маленькие, но очень пронырливые жучки. Мужчина, что курил прямо в спальне сигарету за сигаретой убедительно показал мне искусанную клопами спину.

Я умывался в уборной и любовался на себя в зеркале. Закрыл глаза и закрыл мокрое лицо дворнями. Всё это было лишь недолгим сном… Пустым… Бессмысленным… Ко всему этому привело лишь только одно моё полное нежелание. Каждое высказанное вслух слово давалось с огромным трудом. Любая работа, предполагающая общение заделалась совсем неприемлемой. Тем не менее я лёг на нечто подобное кровати в одежде, чтобы дожить до рассвета и выйти вместе со всеми моими новыми друзьями. У меня в башке засел силитёр и трахал моё Я.

Утром мы пошли в разные стороны: они на склад, а я на остановку назад в Москву.

Перекантовавшись в самых дешёвых столичных хосписах, я снова адресовался в ту же самую контору, что отправила меня в Клин. Я был согласен на любое направление. Меня откомандировали в Калугу, тоже купили билет и дали номер управленца. На этот раз всё было поцивильней: хоспис в центре города и контингент не такой угашенный. Отступать было уже некуда. Я подписался на вахту в шестьдесят дней.

Утром нас повезли на место осуществления гиперактивной деятельности. Это был склад огромного количества товаров всех видов и конфигураций. Всё, что нужно было сделать — это максимально быстро пикнуть сканером необходимое количество, свалить всё в корзину, прикатить на телеге всё это собранное барахло и пустить по ленте, дальше другие разберутся. Я нашёл чью-то брошенную форму на своей койке, нарядился и попросил не вычитать из будущей зарплаты её стоимость. Приятным сюрпризом был очень вкусный и плотный обед. Основной массой рабочих являлись выходцы из бывших советских республик.

Первые дни шло ознакомление: что можно, а что нельзя, упаковка стекла, штрафы за нарушения. Самым страшным было если тебя поймают во время скоростного поедания товара. Тебя выдворяли за пределы производства, ты сразу там никогда не работал, тебе ничего не выплачивали, а с фирмы сдирали добротный штраф в несколько десятков тысяч. Я ничего даже не подписал, ни договора, ни материальной ответственности, ничего. Мы были там просто беззащитными биороботами. Они могли вполне вообще ничего не платить. Столько пищевых продуктов, а ни у кого ни намёка на что-то типа санкнижки. Главным было как можно стремительнее отыскать и схватить нужное. Время — деньги в этом месте ощутилось как нигде ярче. Всё остальное было несущественное, только рабочая единица, способная производить эти простые движения.

Я благополучно прошёл ускоренный курс обучения и сдал испытание. Началась неистовая беготня и возня. С каждым днём рука набивалась, и мой процент выполнения плана неуклонно рос. Чем больше успел за смену, тем больше награда. Но даже если и получалось выполнить предельный уровень выработки за смену, всё равно выходило просто ничтожный мизер, ибо мы жили даром, нас возили-отвозили бесплатно и обед на халяву, а ещё фирме с моей туши накрапывало, кто меня подрядил. Понятно было, что при всех этих расходах нам оставались крохи, но лучше чем ничего.

Первые дни было весело, необычно и тяжеловато. Главным ништяком было, что не нужно было ни с кем точить лясы и не было как такового начальства, кроме бригадира, такого же, как мы, но с плачевным опытом и фиксированной платой за смену. Он разрывался на части между такой толпой и носился, успевал помочь всем, а склад был огромен, с шестью этажами, кто где.

Пролетело две недели интенсивного, изнуряющего труда и двенадцатичасовых бегалок, от которых я в мгновение ока вернулся в иссохшее состояние, как в Израиле. Так, я начал пожирать товар. На первых порах я делал это в туалетах, которые я обследовал вдоль и поперёк, вставал на бачок, разбирал потолок. Самым уместным в данной сложившейся ситуации было поедание протеиновых батончиков. С каждым днём суточная норма росла. Масса тела от них ни грамма не прибавлялась, но всё равно было приятно. Ещё спустя время я стал жрать не отходя от стеллажей: фундук, бразильский, грецкий орех, миндаль, королевские финики. На первых порах я осторожничал и закидывался по несколько орешков так, чтобы при пережёвывании челюсть оставалась совершенно неподвижной, шевелились только зубы. Если замечен жующим, тебя выкидывают без всяких разбирательств. Я начал засыпать себе в рот орехи прямо из пачки и жевать с полным ртом. Я думал или знал, что рано или поздно же меня поймают. Батончики я засовывал в рукав кофты, благо на запястьях были стягивающие резинки, не позволяющие добру выпасть. Фантики я засовывал в обувь, выходил из туалета и выкидывал их где-нибудь подальше за товар на стеллажах. Наворачивал элитные плитки чёрного шоколада со ста процентами какао. Я правильно употреблял только полезные продукты, не прикасался ко всяким рафаелкам, конфеткам и всему, что содержит ядовитый рафий. Даже если бы и жрал чистый сахар ложками при таких жёстких активных нагрузках всё всё равно сжигалось под метёлку.

Прошёл ошалелый месяц без единого выходного. Стало невесело, обыденно и очень легко. Человек, тем более таких кровей, как я был такой тварью, что привыкал даже к такому. Как только я не изощрялся в пожирании товара. Перешёл на огромные, дорогостоящие протеиновые батончики. Они лежали под камерами, но я переносил их в глухой отсек с игрушками и складировал там, время от времени забегал в своё убежище, откусывал добрый шматок и смывался. Мало-помаленьку сожрал большую пачку сушёного кокоса. Добыл вяленую оленину, рискнул и проглотил не отходя особо далеко.

Ночевал в гостевом доме, забитым под завязку таким же сбродом вахтовиков. Посчастливилось, что все соседи по кроватям ишачили в ночную смену. Утром был овёс на воде с варёным яйцом, в обед, что дадут в столовке, а на ужин гречка на воде с рыбной консервой и с хлебцами. Потому что не было ничего круче гречки. Только через гречу можно было стать сверхчеловеком, тем более после отмены сахарных вкуснях стало всё равно, что заглатывать, а гречка из всего списка обладала самыми выдающимися параметрами, что в области витаминов, что в минералах. Зачем надо было варить что-то, тратить время на это, зачем надо было в магазине выбирать что-то другое якобы для разнообразия, размышлять над этим, планировать что поесть завтра, а что послезавтра. Когда вместо всей этой пищевой суматохи можно было посидеть или полежать, ну или просто ничего не делать. В качестве фрукта радовал только банан, как самый протеиновый и никогда не вызывающий никакого неудобства или раздражения. Орехи были слишком дорогие. Пил только чистую воду.

На складах, где я рвал жопу ради плана, не ради денег, а чтоб меня не трогал бригадир. Он восхищался мной, когда я ему в открытую говорил, что я так старался, только чтобы с ним не встречаться и не разговаривать лишний раз. С начальством я контактировал лишь на перекличке в автобусе, в остальном я всё делал идеально и даже никогда не ходил на перекуры. Я не видел абсолютно никакого смысла в двух переывах на пятнадцать минут. Кто-то даже влепил мне погоняло терминатор. Пересушенный из-за кондиционеров воздух разрушил слизистую носа. Я постоянно сморкался кровью. Я шёл с третьим по счёту за смену протеиновым батончиком в рукаве в сторону туалета. Издали было заметно, что рядом со входом в толкан дежурил охранник. Разумный человек повернул бы обратно, но не я. Он пристально смотрел, как я уравновешенно направлялся к перекусочной. Ничего страшного не произошло: я сел срать ногами на унитаз и в это же самое время в спешке жевал краденное у компании.

Ближе к мрачному вечеру меня отправили на самую тяжёлую зону с многолитровыми баклажками воды. Заказ мог быть на двадцать, тридцать и больше штук. Но за это давали хоть куда процент к дневному плану. До этого я сожрал и кучу орехов и штук пять батончиков в разных нужниках. В игрушечной чисто для вида строительной каске я заваливал рохлю тяжеленными пластиковыми тарами с водой, пропущенной через осмос. Недоумки покупали это, хотя могли поставить эту систему очистки у себя дома, как сделал я. Во время работы было явно что-то не так. Стало тяжело глотать, обычно я вообще не ощущал стук сердца. Спустя четыре недели они всё-таки вычислили меня… В нескольких шагах от меня стояли два охранника. Они наблюдали за каждым моим движением, но не могли подойти: без средств индивидуальной защиты было запрещено заходить в зону высоченных стеллажей, забитых убойными тарами. Мне осталось погрузить всего три единицы. Я делал это чрезвычайно медленно. Как же было обидно, сорок дней без выходных, но сколько ниточке не виться… Я столько сожрал товара, но всё равно не был ни в чём виноват. Всё что мною совершалось полностью осознавалось, всё было правильным, всё было верным и неслучайным. Я просто играл без сохранений вот и всё. Уровень — Бог. Воистину, лучше было бы и не рождаться вовсе.

Я неторопливо покатил рохлю с грузом в гнетущем ожидании, что они подзовут меня… Всё обошлось, охранники удалились, мой анальный сфинктер по чуть-чуть начал разжиматься. За смену мне всё равно залепили ноль, ибо я расхерачил ящик знаменитой стеклянной минералки на глазах у безжалостного бригадира.

Неуверенно стояла достаточно сырая и морозная погода зимне-весеннего перехода. На внутренней стороне бедра ближе к паху вынырнул жуткий чирий. Он вскрылся и из него постоянно текло вниз по ноге. Я ни разу не постирал ни робу, ни постель. Женщины-соседки по работе, ужасающее тупейшее быдло на уровне скотины из глубокой провинции иногда выпивали, хотя они трудились погано, не выполняли план и зарабатывали большое количество вычетов за косяки при комплектовке. Я очень плохо себя чувствовал: сороковой день адской вахты без выходных. В душе при споласкивании одна пьяная женщина выключала мне свет. На третий раз я мокрый вышел и настоятельно попросил её этого не делать. Как только она меня не оскорбляла, куда только не посылала и все эти женщины, что были с ней рядом были очень довольны этим и ни одна не заткнула ей рот.

Разгоралась мировая эпидемия вируса. Всех заставили носить маски. Стало ещё тяжелее. На одной из полок я нашёл спрессованную спирулину. Это было именно то, что мне нужно. Я забивал этой полезной зеленью передний кармашек робы и каждый час выпивал по несколько колёс внутрь. На обеденном перерыве, когда покидаешь пределы склада нужно было всегда выворачивать все карманы при проходе через рамку и охранников.

До конца вахты оставалось десять дней. На контроле прямо перед наклонившимся лицом молодого охранника я оттянул кармашек на груди и оттуда как посыпалось. Это был до такой степени дичайший и несусветный провал, что я даже не успел испугаться и понять, что стряслось. Ошалевший парень дрожащим голосом спросил, что это только что было. Я спокойно присел, собрал всё обратно, встал и ответил, что это мои таблетки и я их пью. Эти миллисекунды, что мы молча стояли и смотрели друг на друга были нечтом. Он заметно колебался, новенький молодой охранник, он стоял один и тут к нему подошёл другой, посланный потусторонними силами и отвлёк чем-то. Я спокойно прошёл рамку, завернул за угол и тут меня накрыло. Это было как бы когда два провода на атомной бомбе и ты угадал какой перерезать или прыгнул с девятиэтажки и затормозился ветками и ещё и попал в сугроб. Если бы на его месте был опытный, что зашиб бы за меня премию, если бы к нему не подошёл коллега, если бы я запаниковал и потерял бдительность. Я быстро очухался, по стенке с ватными ногами доплёлся до туалета и высыпал всё ворованное в сливную бездну.

На возвратном пути я прошёл мимо того же парня как ни в чём ни бывало. Мне очень-преочень повезло. Но это было воистину незабываемо, особенно то, как среагировало сердце при совершенно невозмутимом рассудке. Обычно я не слышал, как оно бьётся и имелось ли оно, даже когда придавливал ладонь к груди. Я был ещё немножко жив, но это ненадолго. Остаток дня я несколько раз твердил себе, что всё, после такого завязал с хищением в свой желудок товара до конца собачьей вахты.

Терпеть пришлось недолго. Каждую неделю из Москвы регулярно приезжали новые группы вахтовиков, из которых большая половина сбегала на первых днях. Я являл собой ярчайший пример человеческой деструктивности. На последней неделе мои обороты пожирания товара постепенно восстановились. Я впервые увидел, как вели парня на выход, чтобы вышвырнуть его за периметр. Он был новенький и каким-то чудом не охранники, а офисные сотрудники засекли, что он жрал шоколадку в туалете. Возможно, он хрустел обёрткой или громко жевал. У меня же несколько раз высыпалась на пол спирулина и разлеталась по всем углам, когда садился срать и спускал комбинезон вниз, кармашек на груди тоже переворачивался. Я хрустел обёрткой не то, что на весь туалет, а на весь холодильник или место для хранения сладостей. Кто-то проронил, что на этаже шоколадок и орехов установили скрытую камеру, а я там жрал не отходя от кассы. На свой страх и риск я похавал в трёх разных местах помещения. Меня пронесло, мина возмездия не сдетонировала. Стал хавать только в этих проверенных участках.

В самом конце к незаживающему чирию, на рычаг похожим прибавился острый отит левого уха. Жутко трещала голова и стреляло так больно, что вырывало голову. Нельзя было прерывать вахту, тогда заплатят половину. Я умолял дать выходные, у меня их накопилось на целую неделю. Бригадир мне решительно отказал, некому было работать, многие сбежали, а также я был шустрее всех в комплектовке.