Я был глубоко аморальным и несерьёзным мужчиной. У меня не было особой нужды в женщинах, не было нужды быть нужным. Я не просил придавать мне значение. Когда девушка была рядом — хорошо, когда её не было — она занималась своей жизнью, своими делами — я никогда не звонил, не спрашивал с кем она, где она, мне не было скучно без тебя. Если они давали мне любовь я был рад, если нет — я так же хорош, как и всегда. Если они приходили ко мне в гости я принимал их и был счастлив, если нет — я был счастлив, ибо не зависел ни от чьего-либо взгляда, отношения или физического присутствия. Мне были незнакомы такие табунные чувства, как ревность, гнев, зависть, желание обладать. Они иногда и зарождались — из интереса, но в мгновение ока улетучивались, так как я легко наблюдал их очевидную нелепость и безобразие. И Оксана, и Даша говорили мне, что никогда не встречали такого человека, но не уточняли какого.

Как можно входить в раздетую и беззащитную девушку и не говорить вслух то, как это называется, то что я делал. Я любил её и я говорил ей это.

От чудовищных мыслей об анальном сексе я ходил с постоянным стояком, поднимал член и прижимал его к животу резинкой трусов, сверху накрывал футболкой. Так и ходил до свидания с Оксаной. С Дашей я продолжал заниматься нелюбовью при каждой её ночёвке со мной. Не было ни единого раза, ни с Дашей, ни с Оксаной, чтобы просто взять лечь спать и не заняться каким-нибудь сексом. Я никогда не отказывался из-за великого сострадания к неуёмным девочкам.

Месяц усердных тренировок и дудук был освоен на среднем уровне. Я просто смотрел на армян и зеркально повторял за ними: надувал щёки, вибрировал губами и напрягал диафрагму.

Спустя месяцы абсолютно непрерывного секса с двумя девами я дожил до лета. К нам в Саратов на рок-фестиваль собирались приехать сами легендарные Линки, на музыке которых прошла вся школьная пора. Там я встретился с Оксаной и мы весь день до поздней ночи провели в нескончаемой массовой давке пьяного быдла. Когда на большую сцену вышли всеми любимые амеры началось грандиозное движение масс поближе. Мне приходилось крепко держать девушку, чтобы её не расплющило. Пиво лилось рекой, мы были в самом эпицентре миллионной толпы: не близко и не далеко от сцены. Звук был так себе, как и мой слух. Грязные, усталые, но довольные мы подождали автобусы и разъехались каждый к себе. Я заночевал у Вадима, его сестра преждевременно скончалась от излишне полученных доз алкоголя.

С надоевшей работой было покончено. Я купил новый качественный семидесятилитровый рюкзак, крепкую трекинговую обувь, одноместную палатку и самонадувающийся коврик. На почте меня ждала приобретённая дорогая японская акустическая гитара размера ¾ от стандарта. Я уже знал про существование вписок на ночлег для самостоятельных путешественников и сайт, где их можно было пробить во всём мире.

Оксана проводила меня до Самары, а уже дальше я выдвинулся в одиночку. Гитара была закреплена сбоку рюкзака и практически не мешала. Пока ехал до Оренбурга не мог оторваться от красной земли вокруг, никогда не видел такого чуда. Вечером был уже в городе, повезло с водителем. Затхлый городишко, запомнился только мостик в Азию. Я вписался к казашке, мы заранее договорились.

Наутро купил плитку шоколада, занёс ей на работу, отдал ключи от хаты и поехал дальше. Сменил много машинок и с горем пополам добрался лишь до Орска. Смеркалось, я уже собирался сойти с трассы и упасть в лесопосадку, как остановился драгоценный дальнобой. Всю ночь я проспал в кабине фуры на его кровати пока он рулил.

Утром меня ждала Челяба. От местных я узнал, что каждый там имел маленький, но свой завод. Они все любили бухать и рыбачить на каких-то озёрцах. Я не мог связать воедино верблюдов и суровых работяг. Социальный страх не давал мне начать играть на улице. Для чего же я взял гитару, чтобы больше страдать от лишнего веса на плечах, потому что я осознал горькую ошибку. Серьёзный промах в том, что рюкзак был альпинистским с тяжеленными стальными пластинами и явно не для чрезмерно длительных странствований.

Наслышавшись о царящем беспределе в городе, я немедленно поспешил свалить оттуда и к поздней ночи выпрыгнул чуть дальше Кургана. Предстояла тягостная ночь под открытым небом наедине с собой.

Рано утром, когда безжалостное солнце ещё не взошло, я выполз из палатки, сел в ароматную траву и схватился за голову, как тот безумный шотландец на унитазе: двойное дно хвалёной палатки вымокло от одной лишь росы, дорогущий коврик за ночь сдулся почти полностью. Одной-единственной вещью, которая не выводила из себя в лесной глуши под Курганом был спальный мешок: он частично напоминал домашнее одеялко, легко скатывался и утрамбовывался в компактный комочек.

Молочно-белый туман устилал федеральную магистраль. Я никогда не сидел просто так, если никто не останавливался. Лучше шествовать и держать левую руку поднятой, если сзади доносился шум колёс. Меня очень часто спрашивали почему я не страшился смерти в дороге. Я обычно отвечал, что тот, кто боится умереть, тот уже мёртв. Я просто знал, что если я умру, то мало того не вспомню об этом, а даже не замечу.

Умереть сегодня — страшно, а когда-нибудь — ничего.

Я очень быстро сбрасывал атомный вес своего тела. Почти все водилы то ли видя мою худобу, то ли из почтения не позволяли мне покупать еду. В любой дорожной забегаловке я всегда вытаскивал из кармана деньги, чтобы наглядно показать, что я сам куплю себе похавать. В большинстве случаев мне приходилось убирать наличку обратно. Почему эти люди так относились ко мне оставалось загадкой, я не мог заглянуть к ним внутрь. Но после таких вещей, что они мне чистосердечно выкладывали по пути становилось немного яснее. От некоторых дичайших истории даже у прожжённого священника наверно бы произошёл приступ фатальной эпилепсии. Исповедь в храме обычно длилась недолго, а с некоторыми я раскатывал в одной герметичной кабине больше суток плечо к плечу.

Я поймал тойоту рав с перегонщиком. Он купил её в Беларуси и ехал через всю страну на Дальний Восток, чтобы вручить заказчику. С учётом всех расходов он всё равно был в большом плюсе. Чтобы срезать, нам пришлось ехать через Казахстан. О, этот незабываемый вкус густого и забористого лагмана навек в памяти моего нежного языка, который так любили сосать девушки не только ртами, но и глазами: как они это и делали сейчас.

Это был самый длинный маршрут — я добрался аж до Новосибирска. Там мне понравилось только метро высоко над землёй и смешная станция с марсианским названием. Там имелась вписка у девушки, я сбросил скарб и отправился разглядывать центр. Совершенно нелепое место, такой огромный город и ничего нет. Я взял гитару и сидел на лавочке в людном скверике, как лох, не мог решиться расчехлить и немного поиграть на людях.

Мне пришлось вернуться вечером, чтобы успеть проявить уважение и побеседовать с владелицей жилья. Её не было, и вместо неё я столкнулся с другой девушкой, что снимала комнату. У неё была очень диковинная внешность: смесь русской и якутки. Глаза бирюзовые, но эти довольно массивные скулы на мощном черепе. Она поначалу боялась меня, но как только я распахнул рот, так всё и уладилось и дело заладилось.

В Кемерово меня вписала молодая семейная пара. Девушка была выходкой из российского города Яя. Эти были весьма дружелюбные и приятные люди. Я играл им бабочку Люмен. В Кемерово мне очень понравилась уютная набережная с многочисленными скульптурами. Я подолгу пристально разглядывал фигуры и восхищался их творцом: всё располагалось гармонично и к месту. Часто попадались граффити на стенах: это самая вышка уличного декоративно-прикладного искусства, когда пишешь без какой-либо прибыли. Аэрозольные баллоны очень дорогие и быстро заканчиваются и самое отвратительное и мерзкое, что есть только в России — полное закрашивание и уничтожение картин умственно отсталыми коммунальщиками. За несколько минут в ничто превращалось то, над чем корпели всю ночь, тайно и рискованно. Даша была художницей.

Они катали меня по всему Кемерово, чтобы я мог увидеть все мегалитические памятники и монументы. Они предлагали поесть шашлык, но я категорически отказался, ибо они и так прожгли со мной столько бензина, а ещё и эти изысканные яства. Эти люди были очень добры ко мне, как и все, с кем я неизбежно сталкивался в этом безумнейшем путешествии.

Красноярск встретил меня, как надо. Я вписался к настоящему стритрейсеру, как в нид фор спид два, эрон дон дон вживую. К нему завалилась компашка его приятелей, таких же гонщиков. Они нюхали увядшие цветы. Они мне показывали видосы со своими дрифтами по кольцу в гололёд. Я удивлялся, как они умудрялись стойко держать постоянный управляемый занос при движении и не задевать обычных гражданских. Окосевший от дурманных ароматов хозяин квартиры предложил мне прокатиться с ним до магазина. Мы сели в прокачанный праворульный чейзер. Он специально поехал в самый дальний супермаркет, чтобы можно было разогнаться под двести. А я вцепился в подлокотники и уже видел себя грузом двести. Я тоже перед вылазкой насладился тёмно-зелёными цветами и ожидал, что мы врежемся в толстяков, как называли в игре ботов на белых газельках. Они вечно выскакивали на трудных поворотах и просто жаждали, чтобы в них впендюрились с чрезмерно жёсткими матами и страшными ударами кулаком по клаве. Особенно если это последний круг. Спасительная истина непередаваема. Мы как-то выжили и купили буханку хлеба.