Извращение воли

Даже Моя сексуальная ориентация была центрированной, ни туда, ни сюда. В средоточии была тоже девушка, но с готовой анной — потому что это тоже был женский центр и другого естественного входа в женщину не существует в природе. Я всего лишь хотел засовывать свой член в жопу девчонки. Что в этом было такого-то. Толстая кишка ближе к позвоночнику, а столб — второй мозг — он управляет внутренним без нашего ведома.

Пока ехал к бабке в последний раз забрать манатки и по мелочи, навсегда, я не хотел больше видеть этих людей, уже мёртвых, накопивших в своих помойных головах несмываемый опыт всей продуманной до мелочей жизни. Отжили, как необходимо, а не как можно. Пока ехал в электре со мной углублённо познакомилась монашка. Оказывалось в Саратове был женский монастырь с обучением. Она что-то говорила мне, а я представил, что усиленно занимаюсь с ней любовью. Она не заслуживала моего полового вожделения, точнее такие точно откажут в Анне, дело того не стоило. Несимпатичная монашка, а разве туда шли красотки. И я просящий о человеческих состраданиях её тела, точнее одной его части, мне не нужно было ни поцелуев, ничего. Она охотно рассказывала мне часа два, я вообще не слушал и даже не слышал её. Сексуально непривлекательная девушка не стоила человеческого внимания. Она подумала, что я первоначально выгляжу, как ангел божий: чисто идеальный муж, просто смотрел и молчал, легко соглашался со всем.

Я попрощался с этим человеком на выходе из тоннеля вокзала и поймал траль. Саратов не очень, переполненный машинами, все как-то зашушанные, прячутся от чего-то. Но вокзал конечно эпический, большой такой и цветастый.

Все спешили, думали колокол звонит не по ним, по кому-либо другому. Я в последний раз зашёл в вечно кишащую тараканами комнатку, которая чуть меньше пяти лет выносила моё зловонное дыхание. Уселся на скрипящую койку, я всегда очень хорошо и долго спал, больше всего в жизни я любил спать, по двенадцать часов, бывало тринадцать. Единственный плюс для меня самой престижной шараги — это вторая смена обучения. Я всегда высыпа́лся, всегда хотелось дольше не просыпаться, никогда не просыпаться. Они всё равно все умерли. Хотелось настолько крепко-накрепко уснуть, что ни сможет ничего распахнуть глаза, ничего не выбирать, ничего не отбрасывать. Чтобы всё всегда было по-настоящему и в настоящем, так как есть, а не как мнится или мечтала.

Бабка решила подарить мне телевизорчик, по которому я не пропустил ни одной комедии в восемь по будням. Поначалу всё было смешно, да и дальше не хуже. Лидия Викторовна и Ерёма вышли на прогулку, они думали я дождусь их, чтобы попрощаться. Я вышвырнул телек из окна второго этажа. Он мокренько упал кинескопом вниз и лопнул. Пусть они думали бы, что я настолько нищий, что попёр это дешёвое, отупляющее барахло с тупорылой рекламой. Лучше воообще не смотреть что-то, чем со сраной рекламой какого-либо сраного дерьма, которое сделает тебя таким же, как актрисы.

Своё глубокое знакомство с женщинами я начал именно и из телерекламы. На что ещё можно было дрочить в начале нулевых. Телереклама дело дорогое и ролики были короткими, а значит я успевал за рекламный блок, представить себя со всеми женщинами. Я точно знал, сколько, что идёт, чтобы вовремя кончить на ту, что подвернётся: реклама каждый раз чередовалась. Я всегда сидел в позе лотоса и все эти женщины, садились через праведную анну на меня сверху. Ничто не способно было разрушить доверие между мной и девушкой. Я просто наблюдал, как она неоднократно лечилась моим телом. Она ненадолго становилась мной так, удобно получала внутреннее удовольствие от того, как я её сердечно благодарил за тело. Девушек невозможно было вылечить через голову, всё последовательно становились только хуже. Только испытанная Востоком аннигиляция очень коварного женского эго.

Моё влиятельное лицо практически очистилось от акне, остались подкожные волдыри. Я много раз пытался их давить, но кроме дичайшей боли и прозрачной жидкости ничего не выходило. Из-за гормональных сбоев с детства у меня очень слабо росла щетина, на щеках её не было, немного на нижней части подбородка и и где усы тоже чуть-чуть. Я брился пару раз в неделю одним и тем же одноразовым станком месяцами. Я не мог день не помыться, сразу казалось, что от меня воняет. Так хорошо было полежать в ванне с пенкой от шампуня, повдыхать ароматизаторы, потомиться в горячей воде. Везде писали, что прыщи от грязи, от жирной кожи, вот я часами и смывал с себя всё, что прицепилось и налипло за день. Прощание с Саратовым было неубедительным, Саратов был ещё полон секретов, которые мне предстояло приумножить. Я уже знал заранее, что вернусь туда снова.

В налоговой инспекции города Сызрань трудилась одна женщина, дальняя родственница нашей семьи. Она шепнула, что идёт набор на завидные должности. Я порассудил, что такая чрезвычайно серьёзная организация неизбежно означает, что я буду очень высокопоставленной и уважаемой персоной, что у меня будет необычайно высокая зарплата, сидячая, ненапряжная работёнка за пекарней. Меня приняли вместо сотрудницы в декрете на должность старшего налогового инспектора камеральных проверок по начислению налогов физическим лицам за землю, транспорт и имущество (жильё). Это был наихудший вариант, потому что надо было активно беседовать с народом, а они все очень сильно любили тех, кто требует постоянно платить. Мне выдали зелёную форму с погонами. Я расфуфырился и нарядился, крутился перед зеркалом и так и сяк: сразу после самого престижного вуза на кресло старшего налоговика.

При странном словосочетании: собирать налоги — зараз представлялось изобилие, достаток, богатство. Но когда я вошёл в свой кабинет и увидел эти лица коллег, я в один присест протрезвел. Коллектив на 100 % женский, замученные, грустные физиономии у всех без исключения.

Здание располагалось в старом городе, в самом центре, где все структуры бок о бок, а толку никакого. Сызрань всегда была слишком быдляцкой, пацана можно было вызволить из Сызрани, но Сызрань из пацана никаким образом не вытравишь. Я не мог постигнуть, как в Сызрани люди как-то знакомились, женились, как им это удавалось. Трудно вообразить, как гопник знакомился с девушкой. Если я видел пару, то это были гопники, если видел свадьбу — это брак между гопниками. Любовь между гопником и гопницей. Гопников в Сызрани было очень много, вся Сызрань из них всецело состояла. Трудно было вообразить нечто жутче, чем нужное знакомство с гопником. Сызранская гопота очень любила дружиться друг с дружкой и так они наверно и находили из своих, кто поближе и, женившись, далеко не ходили.

Гопники блистали всеми безусловными навыками простейших приматов: зависть, ревность, гнев, подражание и собственничество и тепловозная тяга к сколачиванию кажущихся ценностей. Гопота размножилась, чтобы их детям удалось не стать гопотой. Уж наши-то дети не должны повторить нашу быдляцкую непростую судьбу. Они бессознательно стремились все в Самару, отравляли облик достопочтенного городишка своим наличием. Они все бессознательно стремились купить там машинку, прекрасно видя, что дороги перегружены. Они батрачили день и ночь на кусок металлического дерьма, чтобы какая-нибудь Советской армии забилась под завязку всем этим кредитным дерьмом ещё сытнее. На рулевой машинке можно было побольше успеть, побольше как-то заработать наличности, чтобы обратно эту наличность спустить через выхлопную трубу. Это быдло всовывало и мониторы и колонки и басы в зад, чтобы в многокилометровый пробке другие могли их любопытно заметить. Они всё всегда делали ради толпы. Чтобы остальные реально оценили такой изысканный музыкальный вкус состоятельного владельца такой крутой тачки. Для самарчанок мужчина без автомобильчика даже не человек. Они смекали, раз у него хватало денег на машину, значит хватит и на меня и мой раздражённый желудок, ну или на карман для самых честных.

Домашние золотые девочки — самарчанки полдня сидели дома, наводили марафет, чтобы под вечер пойти в священный поход к торговому центру. Приезжее быдло из Сызрани главным образом и наезжало ради большущего количества торговых центров, их было больше, чем жилых домов. Сызранское быдло пугалось тому, как неплохо выглядят самарчанки. Сызранская гопота не знала другого вида одежды, чем санный спорт с дикого базара. Самарские девочки не любили ни сызранских, ни даже святых тольяттинских, которые просто наведывались на пару дней. Ведь так живого товара становилось больше, а межвидовая конкуренция высока и большинство парней просто не выходили даже на улицу от слова совсем.

Давайте больше не будем обижать наших младших сестрёнок, пусть они дальше верят в сказки, не будем им мешать, даже не смотреть на них или не делать всего того, от чего нормально кормится их эго и ненасытная утроба. Мечта всей жизни россиянки, да и любой выходки из СНГ — олений хоровод, из которого можно выбирать и распределять роли согласно внешности и материального состояния. Главное человеческое достоинство мужчины в России — общая платёжеспособность. Внёс деньги — надёжный компаньон по жизни, можно продолжать; зажал — лох по жизни, отшвартуйся.

У девушек одна мировоззренческая установка — любыми путями выкарабкаться из глубокой нищеты за счёт остальных. Они торговали своим замученным телом налево и направо, чтобы до тридцатки успеть накопить хотя бы на свою квартиру. Россиянки не знали, как выглядят мужчины. Мужская красота была неразрывно связана лишь с материальными вещами, которыми он владел. Если мужчина обладал счётным множеством, тогда она на него могла соблаговолить посмотреть краем глаза, если не имел — заведомо невыгодный вариант. В этой стране были потенциально возможны жизненные перемены, лишь когда на женщин не будут обращать внимания, но недоразвитые и тупорылые олени и маменькины сынки никогда не переведутся на Руси.

Я вышел на остервенелую работу. Поначалу было прикольно, как и у всех и везде на новом месте. Знать особо много ничего не надо было: ставки, льготы и самое отвратительное: рабочая программа на тормозной пекарне с дохлым железом. База не только была засрана и медлительна, но она просто-напросто зависала наглухо у всех отделов. Кадастр, гайцы, бти и прочие злачные организации присылали данные, они могли не лечь на физлиц совсем, а могли лечь, но криво.

Я уже с первых дней остро осознавал насколько огромна была нагрузка. Нас было человек семь на такой исполинский район, включающий не только одну Сызрань, но и всякие сёла там, Шигоны, мой Октябрьск. Немыслимо, просто невообразимо при такой мизерной штатной численности отдела максимально удовлетворить почти полумиллионное народонаселение и всё успеть. С коллегами очень повезло: женщины были просто кремень, если б не они, не видать бы бюджету ни копейки. Они оставались допоздна, ковырялись в этой запутанной ахинее. В это время я активно подсел на пост-рок. Деревья умирали стоя, пыль прогоняли прочь, Босх со мной.

Меня стали сажать на приёмку в окно, когда до улицы очередь и тебе при глючащей программе суют в лицо уведомления об уплате и требуют доскональных объяснений. Эти люди ненавидели меня и боялись. Зарплата была двенадцать тысяч рублей, это было круто для такой завидной должности, низший специалист получал восемь. Раз в 3 месяца выдавалась премия тысячи три.

Мне торжественно поставили городской телефон рядом с пекарней. Чтобы я одновременно правильно начислял налог на лям какому-нибудь хозяину автопарка фур и консультировал глухую бабушку из-за того, что ей прислали налог на маленький участок тоже на миллион. Эту бабку привезли родичи, она была на грани жизни и смерти. Её родственники рычали на меня, я просто не мог физически даже за год, даже за всю жизнь вручную каждому персонально пальчиками начислить мзду.

Как же ужасно было вставать в такую рань и добираться до вокзала. Мне требовалось срочно найти жильё, потому что я ездил на работу из Октябрьска. Час туда, час обратно на электричке, а если б ездил на маршрутке, то просто бы работал за билеты. Рабочий день был до пяти, но все сидели до шести, потому что никто никогда не успевал. Я убегал полпятого, чтобы добежать за полчаса до сызранского вокзала из центра города. Естественно появились претензии со стороны некоторых особей. Но с шефом отдела повезло — очень приятная высокая женщина, одна из немногих с кем я мог свободно общаться не только по работе. Одно рабочее место долго пустовало. Мне сказали, что молодая сотрудница в отпуске за тёплой и солнечной границей.