На энергоблоках здесь не экономили. Мэйфер сиял сверху донизу, подсветка то и дело двигалась, скрещивая лучи и создавая причудливые узоры на низко висящих облаках. Вышколенные, с по-военному прямой осанкой лакеи подскочили к нам с обеих сторон у дверей, чтобы принять верхнюю одежду. У меня таковой не обнаружилось, вышла небольшая заминка, но слуга быстро опомнился и отступил, делая вид, что так и задумано. Обернувшись на идущих позади нас, я поняла что невнимательно слушала мисс Брук. Мне казалось, боа — это просто фигура речи, преувеличение, но нет. Все дамы были поголовно закутаны в меха разной степени волосатости. Весна вроде бы, лето скоро, мне было совершенно не холодно в открытом платье — но тут, собственно, речь шла не о комфорте и тепле. Наглядно демонстрировался статус и обеспеченность. Я виновато покосилась на мистера Хэмнетта. Пусть отношение он ко мне имел сугубо косвенное, но на сегодня ему не повезло оказаться моим спутником. Надеюсь, это не отразится на его репутации.

— Мех обязателен, да? — шепнула я краем рта, оглядываясь. Вроде бы никто пальцем на нас не показывал, но я все равно усиленно нервничала. Мисс Брук успела меня капитально запугать всеми этими тонкостями и хитростями высшего общества.

— В помещении все равны, — так же тихо ответил мистер Хэмнетт и повёл меня в сторону банкетного зала, где сегодня проходила выставка. Чтобы гости не сбились с пути, все фойе обвешали знаками и рекламными проспектами с указателями. На стойке администрации дежурили дюжие клерки с цепкими взглядами, готовые отлавливать заблудших посетителей. Некоторые постояльцы отеля, видимо, пытались просочиться без приглашений.

Как ни странно, многим очень богатым людям, особенно выходцам из низов или старинных магических семей, вход на подобные мероприятия был закрыт. Ничего, что их отцы и деды совершенно не владели магией — главное, дальние родственники и их предки запятнали себя в свое время. А значит, позор ложился и на нынешнее поколение.

После такого оставалось только порадоваться, что я никому не известная провинциалка и фамилия моя нигде не светилась.

По случаю выставки в банкетном зале убрали почти все столики, оставив лишь несколько высоких, фуршетных, на которых были разложены деликатесные закуски.

У меня разбежались глаза, а в желудке предательски заурчало. Саманта позволила мне съесть за ужином лишь легкий овощной салатик со словами «брюхо леди не должно вплывать в комнату раньше нее». Но то было давно, плюс стресс, от которого меня всегда тянуло на покушать.

Усилием воли оторвав взгляд от воздушных тарталеток с рыбным паштетом, украшенных миниатюрной веточкой зелени и чайной ложкой икры, которую я никогда не пробовала, но столько читала, я перевела его на стены.

Эбигаль, ты здесь не для еды, держи себя в руках и думай о деле!

Фотоснимков было так много, что у меня слегка зарябило в глазах. Музеи, которые описывала мне матушка, выставка не напоминала даже близко. Никаких ограждений, никаких ограничений. Захочешь — подходи вплотную, можно даже потрогать карточку. Разумеется, никто не хулиганил — не того уровня здесь люди собрались. Но сама атмосфера виделась мне куда более расслабленной, праздничной.

Мистер Хэмнетт уверенным движением снял с подноса проходящего мимо официанта два высоких, вытянутых и чуть сужающихся к горлышку бокала и предложил один мне. Я приняла, благодарно кивнула и сделала вид, что отпиваю. Первая заповедь мага — не пить алкоголь и не принимать никаких будоражащих препаратов. Спонтанные всплески — не шутки, особенно когда они могут стоить тебе головы.

Буквально.

Следуя за течением толпы, я подошла ближе к стене и двинулась вдоль нее, внимательно изучая попадающиеся лица. Поскольку выставка была посвящена театру, на снимках попадались и интерьеры, закулисье, снятые со спины группы актеров, нервно подглядывающие в щель занавеса — целая жизнь в замкнутом пространстве сцены.

Каждая карточка была тщательно подписана — автор, год, изображённые на снимке люди. Часто фамилии повторялись — значит, штатные фотографы, работающие по контракту с театром. Говорят, среди них есть свои специалисты, с которыми — иногда эксклюзивно — сотрудничают актёры и актрисы, и которым платят процент за удачные кадры, что после те используют в рекламе и прессе. Некоторых приглашают временно, на одну-две съемки, третьи приходят сами, как те бедолаги, что боролись с толпой за удачный снимок.

Несмотря на то, что камера стоит немалых денег, работать с ней тяжело и муторно. Многочисленные настройки, испорченная пленка, засвеченные кадры… большинство фотографов предпочитают тишину и комфорт собственной студии. Богатые же люди, вроде мистера Хэмнетта, и вовсе воспринимают аппарат как дорогую игрушку.

— Это мой. Как тебе? — вклинился в мои мысли мужской голос. Только что помянутый мною журналист ткнул пальцем куда-то вверх. Подняв голову и чуть не уткнувшись макушкой ему в подбородок, я изучила снимок.

Лиц видно не было, только костюмы. Редкие балки подпорок частоколом уходили вдаль, за кадр, создавая ощущение бесконечного фона. Разряженные в пух и прах актёры напоминали кукол из детской постановки — ярмарка в Сен-Саммерс приезжала регулярно. До сих пор помню запах перекалённой карамели, привкус сахарной пены на языке и яркое, безумное представление с игрушками. За высокой деревянной перегородкой прятались двое актеров, вовремя дергавшие за ниточки, но мне, ребёнку, это было невдомек.

— Красиво, — признала я, отметив про себя, что стиль съемки совершенно иной, чем у анонима. Конечно, его можно изменить и подделать…но зачем мистеру Хэмнетту слать фотокарточки самому себе? Что-то меня уже заносит с подозрениями.

— Ричард! — раздался звонкий возглас за нашими спинами. Мимо меня взметнулся ворох нежно-персикового шелка, порыв сладостного цветочного ветра, и некая блондинка с размаху повисла на шее журналиста.

Тот слегка оторопел от эдакой прыти, но сопротивляться и выворачиваться не стал, наоборот, придержал розовый вихрь в облике женщины за талию.