— Трость пригодилась? — спросил моряк.

— Спасибо, очень, — ответил Андрей.

Он рассматривал верстак, мощный, длинный, инструменты под ним. Всё было организовано и продуманно чётко, по-флотски.

— Пойдём. После бани нужно ещё мат тебе поставить, профессор. До отъезда была ничья. Не люблю ничьих!

Когда после бани, чаёвничая, они сели играть, не прошло и двадцати минут, как Дмитрий Платонович сдался. И это на семнадцатом ходу!

Он был в полной растерянности:

— Я был одним из сильнейших шахматистов в нашем пароходстве!

Андрей Петрович успокаивал моряка:

— Вот, смотри, — он вновь расставил фигуры и повторил все ходы с подробным комментарием, объясняя наилучшие варианты из тысяч возможных.

— Ты, Петрович, что — гроссмейстер!? Ты просчитываешь на 25 ходов вперёд!?

— Нет, — растерялся Андрей, вдруг удивившись самому себе. — Я увлекался в юности очень, да и играть люблю, — он сделал паузу. — А матрицу… доску, фигуры так отчётливо просчитываю впервые.

— Давай реванш! — воскликнул горячий моряк.

— Извини, разболелась голова. Потом. И на рыбалку… не завтра… потом. А на стройку приду сразу после завтрака. С удовольствием!

— Добро! Приходи! Коряги наверху ошкуришь. Чтобы гладкие были!

Покрасишь лаком, — Дмитрий пожал руку Андрею.

Тот взял у Анны Никитичны запасные ключи от парадной и задней дверей усадьбы, попрощался с хозяевами и ушёл.

Близилась полночь. Сумерки сгустились и осели в кронах деревьев причудливыми тёмными одеяниями. Ветер шелестел листвой, и этот шелест более всего напоминал шипение, которое изредка прерывалось чудны́ми «охами и ахами», неведомыми зовами, мало чем напоминающими человеческие. А вот вскрикнули, а вот заплакали…

В доме было тихо. Андрей Петрович осторожно прошёл в свою комнату. Через десять минут он уже спал. Спокойно и крепко, пока под утро, перед самым рассветом не началась гроза, и сон, весьма эротичный, заставил его проснуться в возбуждённом состоянии.

Шесть утра. Рассвело. Гроза кончилась, и над рекой лежал туман. Светлая полоса неба окаймляла картину. Андрей постоял у окна и снова лёг.

«Платоныч рыбачит, наверное. Это нужно очень любить, чтобы в такой влажной среде, среди комаров… А может он среди русалок…»