Геннадий Ильич покачал головой:
— Ты же его не знал совсем. Сережу… Живи дальше.
— Я свое отжил, — сказал Александр. — На самом деле у меня рак, вот почему резали. В больничке сказали, год еще протяну. С тех пор полгода прошло. Новый год встречу и…
Он не договорил. Геннадий Ильич поставил стакан, который собирался поднести ко рту.
— Они могли ошибиться, врачи.
— Я у других был. Тот же приговор. Без вариантов.
— Больно?
— Бывает, — ответил Александр. — Терпимо. Я привык уже. Насчет того, что работу найду и съеду, я тебе соврал, Гена. Некуда мне идти.
— И не надо, — сказал Геннадий Ильич. — Не надо никуда ходить. Ты уже пришел. Мне не в тягость. Один теперь.
Он опять поднял стакан, заглянул в него, встал и вылил содержимое в раковину. Александр вопросительно взглянул на него.
— Ты пей, если лезет, — сказал Геннадий Ильич. — Потом падай, где хочешь, и отсыпайся. С завтрашнего дня сухой закон.
— Ну и правильно, — согласился брат. — Спьяну много не навоюешь.
Он выпил. Геннадия Ильича шатнуло. Держась за стену, он поволочил ноги прочь. Потом неожиданно вернулся и отчеканил:
— Если есть на свете черт, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, понял? И головы эти — трусость, подлость и жадность.
— Ты чего? — насторожился Александр. — Тебе бы поспать, братик.
Геннадий Ильич посмотрел на него бессмысленными глазами и пошаркал по коридору дальше. Было слышно, как в комнате он упал на пол. Александр попытался встать, чтобы помочь, но не смог. Тогда он уронил голову на стол и отключился.
Глава 6. Сердце матери
С момента ухода из дома тревога и чувство вины не покидали Люцию Марковну. Как бы ни убеждала она себя, что ей, как и всем вокруг, причитается свой маленький кусочек личного счастья, кошки от этого скрести на душе не переставали.
Не было у нее и стопроцентной уверенности в том, что Валентин в один прекрасный день не решит подыскать себе женщину помоложе. Как ни следи за собой, как ни ухаживай за кожей и ни подтягивай морщины, а возраст дает себя знать. Сорок — это вам не шутки. Сорокалетний мужчина еще только входит в зенит своей зрелости. У его ровесницы женского пола начинается увядание. Глядясь в зеркало, Люция Марковна почти всегда думала об этом.
Еще два или три года назад она совсем не стыдилась своей наготы и даже гордилась ею. Теперь все изменилось. Перед тем как раздеться, она непременно гасила или приглушала свет, а принимая ласки любовника, ни на минуту не забывала о необходимости маскировать оплывшие и дряблые участки своего тела.