— Авторитета одного завалил. При депутатской неприкосновенности. Теперь он в земле, а я бегаю. Так получилось.

— Зачем тебе это было нужно?

— Меня не спрашивали, — ответил Александр. — Сходка постановила, мне поручили исполнить. У нас желания не спрашивают.

— Вот и прятался бы у своих подельников, — буркнул Геннадий Ильич.

— Оно, конечно, можно. Только я не хочу к ним обратно. В кои-то веки возможность выпала заново начать жить. Сейчас я чист. Ни судимостей, ни долгов невыплаченных. Никто не спросит с меня. Мастырь новую ксиву и живи.

— Ты серьезно?

— Серьезней некуда, брат, — сказал Александр. — Мне сороковник, а здоровье, как у восьмидесятилетнего хрыча. Еще одну отсидку не вытяну. Спрыгивать надо. Подсобишь?

Геннадий Ильич вздохнул:

— Приезжай. Где живу, помнишь?

— Склерозом пока не страдаю. Ты только своих подготовь. Мол, брат встал на путь исправления, поживет чуток. У меня половину желудка вырезали, так что жру мало. А спать и на полу могу. Долго не задержусь. Определюсь с документами, работенку найду — и свалю. Люсьен твоя потерпит?

— Она ушла, — коротко сообщил Геннадий Ильич.

Александр присвистнул:

— Чего не поделили?

— Не твое дело. Тема закрыта.

— Как скажешь.

— И с Сергеем держи дистанцию, Саша. Без этой своей блатной романтики. Ему дядя-рецидивист ни к чему.

— Понимаю, — сказал Александр. — Сколько ему? Большой, поди, вымахал?

— Нормальный, — ответил Геннадий Ильич и, поколебавшись, добавил: — Сегодня дома не ночевал.

— Дело молодое.

— В том-то и дело. По молодости ох сколько дров наломать можно.