Следующие три дня были наполнены бурными событиями. В том смысле, что бурлило здесь и там. Как выяснилось, процесс приготовления пива, даже по упрощенной местной технологии, долог и труден. Сам же напиток долго храниться не может — его нужно пить. В процессе приготовления и после распития остается масса спиртосодержащих отходов, употреблять которые желающих находится мало — даже с большого бодуна. А вот если их перегнать… При этом туземцы почти сразу ввели кулинарное новшество — стали добавлять в самогон свою полынную «горькушку». На вопрос «зачем?» однозначного ответа Семен не получил: одни говорили, что так «дурнее забирает», другие глумливо утверждали, что полынь хорошо помогает от разных немочей — особенно от глистов. В конце концов старейшины как-то умудрились протрезветь и призвали Семена к ответу.

Нет, его, конечно, никуда не позвали, дабы «грязный гургул» не опоганил своим присутствием чье-то жилище. Иерархи явились под навес сами. Семен радушно приветствовал гостей, предложил им не стесняться и чувствовать себя как дома. Старейшины, в свою очередь, пожелали ему счастья и успехов в половой жизни. Семен констатировал: «Если какому-нибудь чудику придет в голову описывать мои здешние приключения, все диалоги будут состоять из многоточий. Либо придется делать двойной перевод — с местного на „русский устный“, а потом уже с него на русский письменный».

После обмена любезностями гости завели разговор о чем-то серьезном, и Семен с удивлением обнаружил, что почти ничего не понимает — похоже, в дело пошел «нормальный» язык. Старики явно чего-то хотели, а он не понимал! Тогда Семен перестал кривляться, сделался строгим и властным: велел гостям сесть (на что придется) и выпить (что найдется). Такой резкий переход привел стариков в некоторое замешательство, и требование наглеца они выполнили. Дальше в общении лидировал Семен — подчинять неподготовленных собеседников своей воле он умел. Он задавал вопросы и добивался таких ответов, которые можно понять.

Суть дела заключалась вроде бы в следующем. Старейшины желают, чтобы бродячие артисты как можно скорее покинули деревню и не мутили воду. Но не просто покинули, а покинули «подобру-поздорову». Почему? А потому, что гургулы существа темные, двусмысленные и, безусловно, знаются с лесной нечистью. Ежели гургула убить или грубо прогнать, он может причинить массу неприятностей. Точнее, как понял Семен, все возникающие проблемы народ будет связывать с обиженным гургулом. В обычном случае такому пришельцу просто перестали бы подавать, и он ушел бы сам. Но сейчас власти старейшин не хватает, чтобы запретить общинникам кормить и поить «артистов». Поэтому местные руководители просят гургула исчезнуть добровольно и не обострять ситуацию.

— Ладно, — сказал Семен. — Можем и уйти, раз мы вам не любы. А что дадите за это? Лепешек у нас полно, пиво у вас кончилось, а самогон мы не пьем. Одежду тоже не предлагайте — новую пожалеете, а ношеная у вас очень вшивая. Думайте, чем откупитесь, а то ведь останемся тут до зимы!

Деды закряхтели-засопели. Похоже, что-то было у них припасено — на крайний случай. Только очень не хотелось верить, что этот случай — крайний. Однако поверить пришлось, и главный из них полез в мешочек, привязанный к поясу. Он извлек оттуда крохотную коробочку из бересты, подклеенную смолой, оглянулся по сторонам (не видит ли кто?), вздохнул и передал коробочку Семену.

«Брильянт?! Изумруд?! — задохнулся от счастья гургул. — Ботинки себе новые куплю! А на сдачу — квартиру в Москве и „Мерседес“!! И никогда — вы слышите?! — никогда не буду больше работать!!!»

Ногтем мизинца Семен подковырнул крышечку, заглянул внутрь и разочарованно крякнул: «Алмазы у них мелкие, неограненные и, главное, мутной воды! Впрочем, на ботинки, наверное, хватит — в крайнем случае, доплачу…»

Конечно же, это были не алмазы — в коробочке лежало несколько кристалликов галита или, попросту, поваренной соли размером 3—4 мм. Некоторое время Семен размышлял, как ему реагировать, потом закрыл коробочку и протянул ее обратно:

— Нет, не возьму — маловато будет!

— Ты что, гургул?! — старейшины аж глаза вытаращили от изумления. — Совесть потерял?! Страх забыл?! Последнее ж отдаем!

— Так уж и последнее? — засомневался Семен. — Надо б накинуть…

— Да мы тя лучше в рогатины возьмем, урод нечестивый! Этим летом и ходки-то не было, а ему мало?!

— Ходки? Какой такой ходки?

— Ну, за солью, значит…

— Та-ак, — сказал Семен и спрятал коробочку в карман. — А ну-ка рассказывайте про соль и ходки все как есть, иначе не бывать по-вашему: всех мужиков спою, а баб кой на что уговорю!

Вряд ли угрозу восприняли всерьез, но про соль рассказали — тайны, по-видимому, в этом не было. Раз в год мужички — кто покрепче — собираются с окрестных деревень, сбиваются в большую ватагу и отправляются за солью. Дело это хлопотное и опасное, однако деваться некуда — без нее, родимой, народ «слабость имеет». Описали старики и симптомы, которые Семен понял так: потеря веса и аппетита, вялость, тошнота, мышечные судороги. В общем, вплоть до летального исхода. Никто, конечно, еду не солит — какое там! Кристаллики галита употребляются «вприкуску». Семен заподозрил, что власть старейшин над общинами в значительной мере и держится на праве распределять соль между родственниками — за пивом-то не уследишь, а вот соль в этом смысле очень удобна. Дорога к заветному месторождению не была тайной — ее описание состояло из перечисления сел, которые нужно миновать.

— А потом? — допытывался Семен.

— Потом начнутся места дикие и опасные — леса мало, луга да поляны сплошные. Через те места за пару дней можно добраться до невеликих горушек, что за речкой. Вот там ее, родимую, и берут.

— По вашему слову, не так уж и далеко. В чем дело?