Выпив сам, Фред побаловал глотком и своего «бенца». Признаться, с этим была некоторая проблема: расход горючего. Он заправился под завязку. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы там, у этой хижины, кончился бензин. Тогда он оказался бы в ловушке, а оказаться в ловушке — как в пробке или на канатной дороге — входило наряду с посещением театра и брокколи в число самой большой жути в каталоге ужасов Фреда.
Еще на автобане Фред подумал, что дождь уже не прибавит, дальше некуда. Теперь, уже находясь в долине Эльбталь и двигаясь в сторону гор, он понял, что обманулся. Как это всегда красиво звучало в сводках погоды — тучи образовали затор с северной стороны Альп. Фред ехал, продираясь сквозь них. Сквозь стену воды. Гор не было видно. В какой-то момент по левую руку возникли смутные очертания дома, очень старого дома, на нем значилось готическим шрифтом:
Фред припарковал машину перед дверью и вошел. Пары метров от машины хватило, чтобы вымокнуть. За стойкой никого не было. Царила жутковатая пустота, если не считать троих посетителей в самом углу. Над их столом болталась грубая деревянная вывеска: «Стол для постоянных клиентов».
Вначале Фред видел только шляпы. Потом из-под них выглянули трое мужчин. Их разговор не смолк, потому что они и перед этим ничего не говорили. Остекленевшими, слегка покрасневшими глазами они смотрели на Фреда так, будто увидели первого в своей жизни homo sapiens.
— Таг, — сказал Фред с фрикативным «г» на конце. Слово прозвучало в пустом помещении как иностранное, и Фред раздумывал, какое приветствие добавить — «грюсс Готт» или «сервус», но это еще больше заклеймило бы его как «пифке». Все его рассуждения, которыми он был занят во время поездки, о ничтожности отличий между немцами и австрийцами развеялись перед лицом этих аборигенов. Глубинная Австрия находилась на другом континенте, чем Берлин.
— Наше вам, — пробормотал, наконец, младший из троих, у него единственного на шляпе болталась тирольская кисть из меха серны. Эта кисть заметно контрастировала с татуировкой на его правом предплечье — там была изображена русалка с элегантно изогнутым рыбьим хвостом и грудями, которые с любопытством тянулись навстречу миру. Словно по таинственной команде, все трое закурили. Австрия — единственная страна в мире, где все еще можно курить где угодно, подумал Фред, и хотя сам он курил — и отнюдь не мало, — этот факт наполнил его неприязнью.
Фред присел за стол. На нем стояла — как когда-то в его детстве — святая кулинарная троица: соль (с засорившими ее зернами риса), перец (во всяком случае, серый порошок тонкого помола), а также флакончик пряностей (с усилителем вкуса).
Трое мужчин продолжали смотреть на него. Необязательно было владеть ясновидением, чтобы прочитать их мысли: «Кто такой, не знаю. Здесь, в долине, никогда не видал. Но, может, и ничего, обойдется без драки».
Из кухни показался человек в кожаных штанах, который, верно, и был хозяин. Он жевал холодный шницель, который держал в руке. Подойдя к столу Фреда, он посмотрел на него и с вызовом вскинул подбородок. Фред идентифицировал этот жест как местный способ объединить в одном минимальном жесте «доброго вам вечера, чем могу?». Фред подобрался, он не стал заказывать ни берлинский пильзнер, ни «кружку!», как это сделали бы в Вене, а заказал «половину». Вернее, даже «палвину». Но это пришлось точно так же неудачно, как «таг» с фрикативным «г».
— Большое пиво? — переспросил хозяин на чистейшем литературном немецком.
Фред уличенно кивнул:
— И что-нибудь поесть, пожалуйста. Что-нибудь без мяса.
Хозяин, уже было двинувшийся к стойке, вдруг замер и медленно повернулся.
— Без мяса? — прошептал он, не веря своим ушам.
Фред кивнул, еще более уличенно.
Хозяин нацедил пива, поставил его перед Фредом на подставку для напитков и сказал, на сей раз и впрямь старательно:
— Немясного у меня нет. Я мог бы сделать грудинку с яичницей или фрикадельки из фарша, это, почитай, почти без мяса, а то еще у меня есть сосиски.
— А грудинку с яичницей, но только без грудинки, это можно? — спросил Фред.
Хозяин долго думал. Многотрудно, но успешно.
— Хочешь просто яичницу?