Он снова уставился на меня пустым взглядом, и, да, я поняла.

— Они раздражают? — спросила я.

Его лицо исказилось в сардонической ухмылке. — Они выглядят удобными?

— Нет. Они выглядят болезненно и занудно.

— Ты болезненная и занудная, — поддразнил он.

Я опустилась на кресло — мешок с книгой и наблюдала, как он просматривает полки.

— У тебя есть все книги про Анну из Зеленых Габлей, — сказал он.

— Да.

— Я никогда их не читал. — Он взял одну из них и свернулся калачиком на футоне. — Любимое слово?

Уже казалось, что этот ритуал вытекает из него и проникает в комнату. На этот раз он даже не застал меня врасплох. Опустив взгляд на свою книгу, я на секунду задумалась, прежде чем предложить: — Тише. А ты?

— Хурма.

Без дальнейших разговоров мы начали читать.

— Это трудно? — неожиданно спросил Эллиот, и я подняла голову, чтобы встретиться с его глазами: янтарными, глубокими и тревожными. Он неловко прочистил горло и уточнил: — Каникулы без мамы?

Я была так поражена вопросом, что быстро моргнула. Внутри я умоляла его не спрашивать больше. Даже спустя три года после ее смерти лицо мамы постоянно проплывало в моих мыслях: танцующие серые глаза, густые черные волосы, смуглая кожа, ее однобокая улыбка, пробуждавшая меня каждое утро до того первого, которое она пропустила. Каждый раз, когда я смотрелась в зеркало, я видела ее отражение. Так что да, жестко — это не то. Сложно было описать гору как глыбу, как океан как лужу.

И ни то, ни другое не могло вместить мои чувства по поводу Рождества без нее.

Он внимательно наблюдал за мной. — Если бы моя мама умерла, праздники были бы тяжелыми.

Я почувствовала, как мой желудок сжался, а горло обожгло, и спросила: — Почему? — хотя в этом не было необходимости.

— Потому что она делает из них большое дело. Разве не так поступают мамы?

Я проглотила всхлип и плотно кивнула.

— А как бы поступила твоя мама?