– Ты настоящий козел, Пабло Эскобар! Хочу, чтобы ты знал: в день, когда я променяю тебя на другого, он не будет бедной свиньей, как твой любезный кандидат! Ты даже не представляешь, сколько я натерпелась от мужчин! Могу заполучить самого богатого или красивого парня, и мне не придется платить ему, как ты платишь своим девкам! Я отношусь к королям, как к пешкам, и наоборот. Если и променяю тебя на свинью, то уж побогаче тебя! Выберу того, кто тоже хотел бы стать президентом! Нет, лучше – диктатором! Ты ведь всегда ценил меня по достоинству и знаешь, именно так я и поступлю. Променяю тебя на диктатора, не на такого, как Рохас Пинилья![78] Не такого, как он, а как… как… как Трухильо![79] Или как Перон![80] Кто-то из двух, клянусь богом, Паблито!
Услышав последнее, Пабло начинает смеяться, поворачивается и, не переставая хохотать, подходит ко мне. Он хватает меня за руки, не позволяя бить его кулаками в грудь, обвивая их, словно петлю, вокруг шеи. Потом крепко берет за талию и, прижимая к себе, говорит:
– Проблема твоего гипотетического мужа в том, что мне придется его спонсировать. А когда он пошлет тебя за деньгами, мы немедленно наставим ему рога, не так ли? Еще одна твоя проблема… – две таких же богатых свиньи, как я, – Хорхе Очоа и El Mexicano… и ни один из двух не в твоем вкусе, так ведь? Видишь, я – единственный вариант для такой, как ты? Ты моя. Где еще я найду такое сокровище, способное рассмешить меня… с огромным сердцем? Еще одну Мануэлиту… с коэффициентом IQ, как у Эйнштейна? Еще одну Эвиту… с телом, как у Мэрилин, а? И ты оставишь меня именно сейчас на милость могущественных, неумолимых врагов… Все закончится скоропостижной смертью, мое бренное тело упокоится под какой-нибудь жуткой, выкупленной у кого-то могильной плитой? Поклянись, что пока не уйдешь к Иди Амину[81], который экстрадировал бы меня… или превратил бы в бифштекс! Поклянись, мое сладкое страдание, тем, что больше всего тебе дорого! А больше всего ты любишь… меня, правда?
– И когда предлагаешь тебя бросить? – отвечаю я, пока ищу «клинекс».
– Ну, через каких-нибудь… сто лет. Нет, лучше – шестьдесят, чтобы не казалось, что я перегибаю палку!
– Даю тебе только десять! – заявляю я, вытирая слезы. – Ты говоришь, как Августин Иппонийский[82]. Перед тем как стать служителем церкви, он произнес: «Услышь меня, Господь, но не сейчас!» Предупреждаю: на этот раз я точно вытрясу все магазины на Пятой авеню, просто опустошу их!
Пабло смотрит на меня с чувством глубокой благодарности и, выдохнув с облегчением, с улыбкой отвечает:
– Уффффф! Опустошай, на здоровье, когда захочешь, моя обожаемая пантера. Только обещай, что мы никогда-никогда больше не заговорим об этом. – Потом Эскобар смеется и спрашивает:
– И в каком возрасте этот святой стал импотентом, всезнайка?
Представив себе гардероб от Шанель или Валентино, какая нормальная женщина станет беспокоиться о том, что Сантофимио лгун? Вытирая остатки слез, я отвечаю: в сорок. А также сообщаю, что никогда больше не поеду в политические турне. Пабло начинает ласкать меня. Для него важнее всего – чтобы я всегда была рядом, в его постели. Он перечисляет каждую частичку моего тела, здесь есть только мы, наши тела.
Пабло, кажется, забыл: я никогда не прощаю. Что касается противоположного пола, любой из моих кандидатов гораздо интереснее его претенденток. В следующие выходные я сдаюсь, приняв приглашение, которое постоянно отклоняла на протяжении восемнадцати месяцев: билет в первом классе до Нью-Йорка, огромный номер люкс в отеле «The Pierre» и пылкие, элегантные руки Дэвида Патрика Меткалфа. На следующий день я иду в торговый центр «Saks» на Пятой авеню и закупаюсь на тридцать тысяч долларов. Оставляю сумки в лимузине Робаллино и вхожу в церковь Святого Патрика, чтобы поставить свечку святому покровителю Ирландии и Деве Гваделупе, покровительнице генералов Мексиканской революции, моих предков. Всю оставшуюся жизнь я буду испытывать ностальгию по тому, что потеряла навсегда в ночь обсуждения «диктаторов и свиней». Я уже не буду переживать о модели, которую Пабло купит на одну ночь, или принцесске с моста, и уж тем более о паре лесбиянок где-то в джакузи в Энвигадо.
Однажды в центральном книжном магазине моих друзей Ханса и Лили Унгар я познакомилась с первым в моей жизни телепродюсером Карлосом Лемосом Симмондсом[83]. Сейчас – бывшим министром иностранных дел. Он настаивает, что мне необходимо вернуться на радио, рекомендуя начать с колумбийской «Grupo Radial» (четвертая по популярности радиосеть в стране) и ее звездным составом. Ею заведует семья Родригес Орехуэла из Кали, которая также владеет банками, сетями аптек, косметических лабораторий, представительством «Chrysler» в Колумбии и еще дюжиной предприятий.
– Они скромные люди. Хильберто Родригес невероятно умен и скоро станет самым богатым человеком в стране, кроме того, он очень представительный господин.
Несколько недель спустя поступило предложение работать в «Grupo Radial». Я приятно удивлена, а поскольку рекомендации Карлоса Лемоса были столь великодушными, я с удовольствием соглашаюсь. Мое первое задание – осветить ярмарку в Кали и конкурс на звание «королевы тростникового сахара», который проходит в последнюю неделю декабря и первую неделю января. Пабло проводит каникулы с семьей в асьенде «Наполес» и прислал мне на Рождество прекрасные часы из золота с двойным рядом бриллиантов от «Cartier». Он купил их у Беатрис, девушки Хоако Буилеса, бизнес-леди, продающей драгоценности медельинским наркоторговцам. Она предупреждает меня:
– Вирджи, не вздумай когда-нибудь отдать их в ремонт в «Cartier» в Нью-Йорке! Признаюсь, часы, которые мы с Хоако продаем, – краденые, их могут конфисковать, а тебя отправят в тюрьму. Потом не говори, что я тебя не предупреждала. Во всяком случае, Пабло уверен, что подаренные часы приносят удачу!
Однажды ночью я ужинаю в Кали с Франсиско Кастро, молодым и красивым президентом «Banco de Occidente» – «Западного банка», самого прибыльного из всех банков Луиса Карлоса Галана Сармьенто. Когда двое мужчин входят в ресторан, наступает тишина, все оборачиваются и смотрят, а дюжина официантов бросаются их обслуживать. Тихо, полным презрения голосом, «Пакико» Кастро обращается ко мне:
– Это братья Родригес Орехуэла, «кокаиновые короли» долины Каука, пара отвратительных, грязных мафиози. У каждого из них – миллиард долларов и сто предприятий. Они относятся к тому типу клиентов, которых Луис Карлос выгнал бы взашей из своих банков!
Я удивлена не потому, что узнаю о них от какого-то финансового вундеркинда. Думаю, на данный момент, уже познакомившись с влиятельными людьми из «профсоюза» Пабло, очень странно, что я никогда не слышала этих имен. На следующий день директор радиостанции сообщает: Хильберто Родригес с женой хотят познакомиться со мной и приглашают в президентский люкс отеля «Интерконтиненталь», их штаб-квартиру на ярмарке, чтобы лично вручить мне билет на корриду в первый ряд. На арене первый – это третий, за вторым барьером и ограждением, что выходит прямо на проход, где ждут команды тореадоров, заводчики быков и журналисты, все – мужчины, женщин там нет. Считается, что они приносят неудачу, к тому же иногда быки попадают в проход, бегают и поднимают на рога всех, кто там находится.
Внешний вид Родригеса Орехуэлы очень отличается от того, как выглядят крупные боссы Медельина. В нем нет их простоты – лишь изящество. Он выглядит как обычный бизнесмен, и в любом другом месте, не в Кали, остался бы абсолютно не замеченным. Орехуэла очень вежливый и добродушный, как и все богатые мужчины с красивыми женщинами. Есть в нем некая изворотливость и хитрость, которую менее зоркий наблюдатель мог бы спутать с застенчивостью или даже скромной демонстрацией элегантности. Я бы дала ему немного больше сорока. Орехуэла невысок, у него круглое лицо и округлые плечи, ему не хватает мужественности Пабло. У Эскобара и Хулио Марио Санто Доминго есть то, что на колумбийском побережье называют «mandarria»[84]. Звучание этого слова говорит само за себя. Когда Пабло или Санто Доминго где-нибудь появляются, все в их жестах и поведении так и кричит:
– Сюда прибыл король мира, самый богатый человек Колумбии! Дорогу! И не вздумайте путаться под ногами! Я ходячая угроза и сегодня встал не с той ноги!