— Это был дьявол, — отрезала она. — Достаточно просто взглянуть на него, чтобы убедиться.

— Значит, если кто-то выглядит не так, как ты, это от дьявола, и его надо убить. — Я сплюнул. — Что же вы делаете здесь с левшами? Или с теми, у кого есть родимые пятна, или с хромоногими? Господи, ты…

— Я спасла тебе жизнь! — взвизгнула она.

— Да. Я знаю. — После того, как я вырубился, именно Карен подбежала и остановила других, не дав им забить меня насмерть. Но это ничего не меняло. — Как все просто, — горько бросил я. — Убей чужака. Убей непохожего. — Я с отвращением тряхнул головой, не в силах посмотреть на нее. — Ладно. Возможно, еще увидимся. Но скорее всего — нет.

Карен снова заплакала.

— Это не обязательно. Мама говорит, ты можешь оставаться у нас. Ты не знал, что делаешь. Она прощает тебя…

— Прощает меня. — Я сплюнул. В последнее время я слишком много плевался. — Как мило.

Я с усилием оторвал взгляд от маленького участка земли в углу церковного двора, от пятачка, утыканного крестами, и от последнего креста среди них, под которым уже затвердели комья свежевывернутой земли, затвердели, но еще не покрылись снегом.

— Пойду соберу вещи. Счастливого Нового года.

Она сердито вытерла глаза.

— Мы просто делаем то, что должны. Думаешь, мне это нравится? Но я же говорила тебе, нельзя глотать только то, что тебе по вкусу, и выбрасывать остальное.

— О да. Чуть не забыл. Обязанности. Как здорово, когда рядом есть кто-то, кто говорит тебе, кого именно нужно убивать. Значит, можно расслабиться и получать удовольствие, поскольку Бог или кто там еще так тебе велел. И, кстати, тебе это нравится, Карен. Только не возражай. Я видел твое лицо.

Я прошел мимо нее, не сказав больше ни слова. И вдруг она рассмеялась. В последний раз я обернулся и посмотрел на нее. На губах ее дрожала горькая улыбка.

— Ты и вправду думаешь, что так уж не похож на нас? Полагаешь, ты не стал бы наслаждаться, уничтожая то, что считаешь злом? Не стал бы ликовать? Мы все такие. Вот почему в мире столько войн и жестокости. И дело не в получении удовольствия, Роджер. Это все смущение умов. Люди больше не видят этого, потому что дьявол затуманил им мозги, совсем как сказал викарий. Но однажды ты поймешь. И ты вернешься. И я прощу тебя. Я люблю тебя, Родж. — Мужественно продолжая улыбаться, она вздохнула — глубоко, с болью, с трепетом. — И я буду молиться за тебя.

Я не мог ей ответить. У меня не осталось больше слов. Я просто повернулся к ней спиной, окончательно, навсегда, и пошел прочь, но тропе, за кладбищенские ворота. Пригнув голову, я шел все быстрее и быстрее, а снег все продолжал кружить на ветру.