– Биологический разум в долгосрочном плане нестабилен, – чуть самодовольно заявил Эразм. – Но из этого первоначального непреодолимого желания искать информацию, делиться ею мы эволюционировали и оптимизировали нашу собственную коллективную цель.

– Тогда зачем вы впитываете обреченные цивилизации? Чтобы каталогизировать и изучать?

– Чтобы о них не забыли, Карлотта. Это самое страшное зло во Вселенной – энтропийное разложение организованной информации. Забвение. Мы презираем его.

– Больше, чем Невидимого врага?

– Враг – зло в той степени, в какой он подстрекает энтропийный распад.

– Зачем он это делает?

– Мы не знаем. Мы даже не понимаем, что такое Враг в физических терминах. Он словно действует за пределами материальной вселенной. Если он и состоит из материи, то не из барионной, его невозможно засечь. Он пронизывает некоторые части галактики, как легкий газ. Когда Флот проходит через объемы пространства, зараженные Врагом, уровень наших потерь многократно взлетает вверх. И когда эти зараженные участки расширяются, они поглощают и разрушают миры, населенные жизнью.

– Но Враг растет. А Флот нет.

Я уже научилась распознавать, когда Эразм расстроен, и не только потому, что мой спутник медленно обретал человеческие черты.

– Флот – мой дом, Карлотта. Более того, мое тело, мое сердце.

Он не сказал одного: отправившись со мной в хроноскольжение, Эразм изолировал себя от сети, которая породила и поддерживала его. В реальности он был частью чего-то успокаивающе огромного. Но в скольжении испытывал практически невыносимое одиночество.

И все-таки, когда я приняла решение, Эразм пошел со мной, ведь он принадлежал не только Флоту, но и мне. Как бы ты назвала это, девочка? Дружбой? По меньшей мере. Я же в конце концов назвала это любовью.

Юная Карлотта украла пилюли (те самые, что спрятала под затертым номером «Пипл») не просто так. Как она сама говорила, чтобы заснуть. Но проблем со сном у нее не было. Нет. Если бы она не врала себе, то сказала бы, что таблетки казались ей чем-то вроде спасательной шлюпки. Достаточно проглотить побольше – и пошел ты, мир, на все четыре стороны! И меньше хлопот, чем на шоссе под машину бросаться, хотя о таком выходе Карлотта тоже думала.

Из соседней комнаты опять раздались крики. Настоящая заварушка, синяки будут точно. А потом еще хуже: голос Большого Дэна стал тихим и отрывистым. Очень плохой знак. Карлотта знает. Как запах озона в воздухе перед ударом молнии, прямо перед тем, как напряжение скакнет вверх и пойдет ток.

Эразм построил специальное виртуальное пространство для нашего путешествия во времени. Оно походило на просторную уютную комнату с окном во всю стену, выходящим на Млечный Путь.

Миллиарды крохотных плотных частичек, из которых состоял Флот, роились медленнее скорости света, но в хроноскольжении все становилось быстрее – и страшнее. Как будто ты смотрел на Вселенную в ускоренной перемотке, зная, что назад повернуть не получится. Во время первых месяцев нашего расширенного настоящего мы улетели от спирального рукава галактики, где ютилось Солнце. Тот рой Флота, где находилось мое самоосознание, шел по длинной эллиптической орбите вокруг сверхмассивной черной дыры в ядре галактики, и мы наблюдали за Млечным Путем, который падал под нами облаком светящихся жемчужин.

Когда я не находилась в комнате, то посещала других путешественников во времени, а некоторые из них заходили ко мне. Мы были самоизбранной группой экстремальных путешественников и знали друг друга довольно хорошо. О, девочка моя, как бы я хотела рассказать тебе обо всех своих друзьях, решивших стать племенем добровольных изгнанников! Из них даже не все были людьми: я встретила парочку старейшин других видов и умудрилась с ними пообщаться на дружеской ноге. Тебе, наверное, такое покажется странным. Думаю, да. Исключительно странным. Поначалу я тоже так думала. Но эти люди (по большей части) и инопланетные создания (но и чужой может быть человеком) мне нравились, я их даже любила, а они любили меня. Да, любили. По какой бы причуде сознания мы ни стали хроноскользящими, она объединяла нас против стремительной тьмы за виртуальными стенами. Плюс… ну, мы стали последними в своем роде. Меньше чем за месяц пережили остальное человечество. Другими словами, сгинули даже наши призраки, если, конечно, мы сами не были ими.

Эразм слегка ревновал меня к новым друзьям. Он многим пожертвовал, отправившись со мной в путешествие, и, может, мне следовало больше ценить его за это. В отличие от нас, некогда биологических существ, Эразм поддерживал периодическую связь с реальным временем и с помощью собственноручно созданных протоколов знал, что изменяется в символах Флота и в его процессах мышления. Так, он мог рассказывать нам, чем сейчас занимается сверхразум – к примеру, какие виды вознес. Впрочем, с высоты нашей точки зрения, никто из новичков долго не протянул, и я однажды спросила Эразма, зачем Флоту вообще возиться с мимолетными существами вроде человека. Он ответил, что в перспективе обречен каждый вид, но это не значит, что можно убивать людей или же бросать их, когда всех надо спасти. Инстинкт сделал Флот моральным существом, чем-то большим, чем просто сборище самореплицирующихся машин.

И он же сделал Эразма не просто вложенным циклом сложных вычислений, а чем-то большим. В конце концов Карлотта полюбила его больше всех.

А пока годы и звезды рассыпались за нами, подобно пыли, – тысяча лет, сто тысяч, миллион, еще больше, и галактика повернулась, как огромное колесо. Каждый из нас уже давно примирился с тем, что мы – последние из наших видов, что бы ни подразумевалось под этим словом.