Только получив свободный доступ к интернету много лет спустя я смогла понять, что такое панические атаки. Когда уже научилась жить с ними, свыклась и приняла как данность.

Тетя Света искренне жалела Кирилла и пыталась помочь ему, как могла. Могла она, впрочем, совсем немного, и единственным действительно полезным делом стало только то, что она пристроила его жить к нам, в обход стандартной процедуры, предусматривающей проживание в детском доме.

— Но как на отца-то стал похож! — периодически восклицала она в разговорах с моей бабушкой, вынуждая нас тренировать способность изображать полную непроницаемость на лицах. И если нам с Ксюшей было просто неудобно в каждый из подобных моментов, то Кириллу, кажется, было неприятно это слышать. С отцом он только пару раз разговаривал по телефону, обсуждая нюансы грядущего переезда.

До смерти матери он старательно избегал всех тем, связанных с семьей и будущим отъездом в Москву. Не обсуждал с нами даже свои поездки в хоспис. Говорил просто: «Я еду в город», и дополнительных пояснений уже не требовалось.

А после похорон всё изменилось. Не сразу, не быстро, не резко, но день ото дня ему было как будто проще говорить о прошлом и думать о будущем. Осознавать то, что произошло, и принимать это как данность.

— Мне придётся ещё минимум пять раз мотаться в город. Говорят, лучше пройти предписанные консультации психолога до конца, чтобы ко мне потом не было вопросов, — пожимал плечами он, сидя на моей любимой расшатанной колченогой табуретке и выглядывая в окно.

Мы с Ксюшей готовили салат, я — сидя за столом, а она — стоя у плиты, за спиной у Кирилла. Разместиться у нас на кухне было не так-то просто, и заняв одну позицию, не стоило двигаться без лишней необходимости, рискуя ненароком снести что-нибудь на пол, случайно задев локтем.

— Конечно лучше. Вон, Маша после смерти родителей наотрез отказалась общаться с врачами, молчала две недели, стоило кому-нибудь незнакомому показаться. Как мы с бабушкой её уговаривали, ты не представляешь, и ни в какую! — Ксюша обернулась и погрозила мне пальчиком, громко цокнув языком. Эту обличительную историю мне приходилось выслушивать этак раз в полгода, поэтому я давно научилась пропускать все замечания сестры мимо ушей. — И её хотели забрать куда-нибудь в больницу и полечить. Подумали, может стресс так повлиял, что она перестала разговаривать. Бабушка чуть повторно не поседела.

Я молчала, поджав губы и напрочь игнорируя обсуждение собственных ошибок.

Когда это случилось, мне было шесть и у меня и правда был стресс. И, в отличие от рыдавшей не переставая Ксюши, мои эмоции словно заковали и посадили на цепь, позволяя им лишь изредка шевельнуться или поднять голову. Я не смогла никому рассказать, что видела момент смерти родителей. Я всегда выбегала на балкон и смотрела, как они переходят через дорогу, долго стоят на остановке, нежно и чутко прижавшись друг к другу и наверняка улыбаясь, а потом садятся в нужный автобус и уезжают на работу.

В тот раз они не перешли дорогу. Один миг и громкий звук удара. Белая машина уехала, не притормозив даже на секунду, а они так и остались лежать на дороге, изогнувшись в неестественной позе. Рядом друг с другом, как и всегда.

— Потом-то Машка сдалась и подала голос, но с психологом всё равно не стала общаться, — продолжала Ксюша, не замечая пристальный взгляд Зайцева, остановившийся между обтянутыми розовой кофточкой лопатками. — Из-за этого к нам на год приставили надзор от тети Светы, следить, что там с нашей вменяемостью… А сметана где?

— Вчера ещё закончилась, — отозвалась я, не отрываясь от выскальзывающих из-под пальцев маленьких помидорок, никак не желавших попадать в салат.

— Ладно, я тогда побежала в магазин, а вы пока заканчивайте, — бодренько скомандовала Ксюша, подсунув Кириллу пучок зелени и нож, а сама выскользнула из кухни.

Ксюша всегда перемещалась быстро и даже как-то бесшумно. Словно птичка порхала с ветки на ветку, лишь изредка слишком громко рассекая крыльями воздух. Двигалась грациозно и плавно, изящным жестом откидывала за спину длинные светлые волосы, переливающиеся золотом на солнце, охотно, но не вычурно демонстрировала тонкие запястья и щиколотки, изредка проводила кончиком пальца по выступающим острым ключицам.

И парни реагировали на эти уловки, не всегда точно понимая, что именно так цепляет взгляд. Попадались на приманку, заглатывали её так глубоко, что слезть самостоятельно уже не могли.

А девчонки всё замечали и понимали. И поэтому восхищались Ксюшей, но ещё сильнее — завидовали и ненавидели.

С хлопком входной двери я невольно съёживаюсь на своём месте, как и обычно чувствую странное волнение, когда мы остаёмся вдвоём. Кириллу, кажется, всё равно, и когда он продолжает перерванный разговор, голос его ровный и спокойный.

— Я бы тоже отказался с ними разговаривать. Все эти врачи, и юристы, и психологи общаются со мной заученными шаблонными фразами и задают однотипные, повторяющиеся вопросы. Из раза в раз, с формальной псевдопонимающей улыбкой и заискивающей интонацией, от которой меня трясти начинает. У них это называется проявлять профессионализм. А когда я даю всем одинаковый отточенный ответ — это у меня, видите ли, моральная травма и низкие способности к социальной адаптации.

— Им просто нужно поставить свои галочки, — ответила я, разглядывая поверхность стола, устеленного аляпистой клеёнкой отвратительного светло-коричневого цвета. Не удержавшись, воровато подняла взгляд, — всего лишь на мгновение, чтобы встретиться с ним глазами, — и, поёжившись от пробежавшего по спине холодка, снова уткнулась в повторяющийся ржавый рисунок. — Тётя Света никогда не уходила от нас, пока не заканчивала проставлять свои галочки в блокноте. Их было пятьдесят восемь и длилась эта экзекуция около часа. Через три месяца я выучила все вопросы наизусть. Но всё равно приходилось отвечать, чтобы доказать, что я не псих.