— Отец болел, когда я был подростком. Потом Диана… болела, — последнее определение прозвучало бы более убедительно, потрудись он вложить в него хоть каплю уверенности вместо этого саркастично-издевательского тона. Глеб не стал больше брать длинных пауз, сразу переводя разговор в нужное русло: — Рома со Славой нашли все видео, что были нам нужны. Даже больше… отыскали ту запись, на которой он убивает Ксюшу.
— Но?
— Но сейчас нам это ничем не поможет.
— Я поняла.
— Сначала нужно решить, как мы сможем…
— Я поняла, Глеб, — прервала его грубо и резко, еле подавляя желание попросить его убраться с глаз долой и просто оставить меня в покое. — Не хочу ничего больше знать. Не нужно.
Из моей памяти вылетел тот отрезок времени, когда он ушёл. Может быть, снова уснула. Может быть, была не в себе — все следующие сутки я тоже запомнила лишь какими-то урывками, короткими отрезками ничего не значащих событий. Вспышками эмоций, тянувшими за собой новые приступы паники и удушья, диким страхом от изредка раздававшихся от соседей громких звуков.
А теперь — вокзал. Снова вокзал. Непонятное, неправильное ожидание.
Озираюсь по сторонам, потом отвешиваю себе мысленную оплеуху. Знаю, что он не придёт. Наверное, даже понимаю, что это правильно. Только взгляд всё равно мечется и мечется по каждой высокой фигуре, по каждой тёмной макушке.
— Здесь документы. Паспорт, права. Остальные будут уже у Валайтиса, — на автомате забираю из рук Глеба тонкий белый конверт и безжалостно сминаю, кое-как запихивая в свободный карман своих брюк. — Квартиру тебе уже подготовили. Машину дадут, если ты сама захочешь. Деньги будут приходить.
Киваю рассеяно, скрещиваю руки на груди и испуганно вздрагиваю от громкого женского голоса, объявляющего о прибытии очередного поезда.
— Маш, — зовёт он и молчит, пока я не нахожу в себе силы повернутся и взглянуть прямо на него. — Он уверен, что вы действовали втроём: ты, Вика и Илья. Если найдёт тебя, то точно убьёт. У нас пока нет другого выхода.
— Хорошо, — киваю в ответ и отворачиваюсь, выискиваю хоть что-нибудь, за что можно зацепиться взглядом и не показывать своей слабости. Не показывать разочарование, зудящую рану на сердце, стоящие в глазах ненавистные слёзы и страх, стягивающий тело крепко врезающимися в него ремнями. Страх, что всё закончится именно так.
На экране небольшого телевизора в зале ожидания начинается выпуск новостей. Сначала — сводка по обрушившемуся в центре столицы офисному зданию, под завалами которого погибло уже двадцать девять человек.
Двадцать девять опознанных тел. И ещё шестьдесят четыре человека, пропавших без вести. Тех, кто сгорел в пожаре или оставался в здании в тот момент, когда оно рухнуло. По официальной версии — огонь повредил перекрытия, добрался до давно сломанной на парковке вентиляции, осел там, накопился и вырвался наружу с тем самым хлопком, который все приняли за взрыв.
Никеева Виктория Эдуардовна.
Лирицкий Илья Сергеевич.
Соболева Мария Владимировна.
Мы все пропали без вести. Исчезли. Испарились. Превратились в пыль.
Я тоже, вместе с ними. Потому что собрать себя обратно из той горстки пепла, что осталась от тела и души, уже невозможно. Только вот незадача: даже так мне всё равно больно. Ужасно, невыносимо больно.